Рэй Брэдбери - Американские фантастические рассказы
— Мой может.
Она медленно дошла до двери, не отрывая взгляда от диковины. — Давно вы его растите?
— Полжизни. — В его голосе звучали гордость и удовлетворение достигнутым.
Расспрашивать хозяина бонсаи, сколько лет его деревцу, нетактично, потому что такие разговоры можно расценить как завуалированное желание узнать, сам он сотворил это маленькое чудо, или принял его из чьих-то рук, продолжив дело, начатое другим. Тут невольно возникает соблазн приписать себе чужую работу. А вот вопрос, давно ли он растит бонсаи, чрезвычайно тактичен и уважителен в отношении владельца.
Она вновь взглянула на бонсаи. Порой встречаются забытые, полузаброшенные бедолаги, стоящие в ржавых банках в какой-нибудь не очень процветающей школе. Их не продают лишь из-за неприемлемой формы, мертвых ветвей или потому, что деревце либо его ветки растут слишком медленно. Как правило, они отличаются необычно изогнутым стволом и уникальной способностью упрямо выдерживать любые превратности злой судьбы, используя малейшую возможность победить смерть. Чтобы вырастить экземпляр, которым она сейчас любовалась, недостаточно не то что половины — всей жизни хозяина дома. Внезапно ее поразила мысль, что такая красота может быть невосполнимо уничтожена огнем, личинками, термитами, белками, другими слепыми силами, для которых не существует принципов справедливости, преклонения перед чужой жизнью и прекрасным. Она перевела взгляд на незнакомца.
— Ну что, идем? — повторил он.
— Да.
Они вошли в его рабочий кабинет.
— Присаживайтесь вон туда, чувствуйте себя как дома. Наша проблема может занять немного времени.
«Туда» означало просторное кожаное кресло у стеллажа. Отсюда удобно было разглядывать книги. Эклектичная подборка. Исследования в области медицины, ядерной физики, техники, химии, биологии, психиатрии. Монографии по теннису, гимнастике, шахматам, игре «го», гольфу. Потом драматургия, исследования феномена творчества, словари, энциклопедии. «Современный английский язык», «Американский английский», дополненное издание, «Словарь рифм» Вула и Уолкера… Целая полка заполнена томиками биографий.
— Неплохая у вас библиотека.
Его целиком поглотила работа, завязывать светскую беседу он явно не желал, поэтому ответил довольно лаконично:
— Да, знаю. Может, когда-нибудь решите познакомиться с ней поближе.
Девушка некоторое время раздумывала над смыслом реплики. Очевидно, наконец решила она, ей дали понять, что здесь собрано лишь самое необходимое для работы, а настоящая библиотека расположена в другом месте. Она наблюдала за мужчиной с каким-то почти набожным восхищением, любуясь каждым жестом. Ей нравились его движения: быстрые, решительные. Он не тратил ни секунды на сомнения и колебания. Кое-что из приборов было ей знакомо — стеклянный дистиллятор, центрифуга, мерное устройство и два холодильника. Впрочем, второму явно не подходило такое название, потому что термометр на двери показывал семьдесят градусов по Фаренгейту.
Однако все это — просто неодушевленные предметы. Человек, заставляющий их работать — вот кто достоин внимания. Человек, околдовавший ее настолько, что она уже забыла про книги.
Он наконец завершил сложные манипуляции на лабораторном столе, повернул какие-то рукоятки. Подхватил высокий табурет, подошел, присел рядом — точь в точь птичка на длинной ветке! Уперся пятками в поперечину, опустил загорелые сильные руки на колени.
— Испугались. — Он не спрашивал, просто констатировал факт.
— Наверное, да.
— Еще не поздно встать и уйти.
— Ну, если подумать, какой выбор… — смело начала она. И сразу сникла. — Все равно, какая разница?
— Разумно, — сказал он почти радостно. — Помню, когда я был маленьким, дом, где мы жили, загорелся, началась паника. Все отчаянно рвались к выходу, и мой десятилетний брат выбежал на улицу с будильником в руке. Старенькие часы, давно уже не ходили, но из всех вещей брат выбрал именно их. Он так и не смог объяснить, почему.
— А вы можете?
— Сказать, почему он выбрал будильник? Нет. Но наверное сумею понять, почему он действовал так нерационально. Паника — весьма специфическое состояние. Подобно ужасу или его следствию, слепому бегству, либо провоцирующей нападение ярости, она представляет из себя довольно примитивную реакцию на грозящую опасность. Это одно из проявлений инстинкта самосохранения, причем своеобразное, потому что вытекает из иррациональных оценок. Почему же именно отказ от логического восприятия служит человеку механизмом, обеспечивающим выживание?
Девушка задумалась: в ее собеседнике чувствовалась скрытая сила, заставляющая серьезно отнестись к тому, что он говорил.
— Понятия не имею, — наконец произнесла она. — Может быть, в определенных ситуациях одного разума недостаточно?
— Верно. Именно понятия не имеете! — В его голосе сквозило одобрение, и она невольно покраснела. — И уже доказали это. Если в минуту опасности вы пытаетесь думать логически, но ничего не помогает, вы отбрасываете логику. Отказ от того, что не действует, трудно назвать глупостью, правда? Стало быть, паника заставляет вас действовать вслепую. Практически любые действия бесполезны, а некоторые даже опасны, но это не важно — над вами и так уже нависла смертельная угроза! Как только включается стремление выжить, человек сознает, что лучше один шанс из тысячи, чем отсутствие шансов вообще. Вот почему вы сидите здесь, хотя перепуганы насмерть. Что-то подталкивает вас к бегству, и все-таки вы остаетесь.
Девушка кивнула, и он продолжил.
— Вы обнаружили у себя опухоль, отправились к врачу, тот, поколдовав немного, сообщил роковой результат. Возможно, диагноз подтвердил другой доктор. Вы принялись рыться в книгах, пытаясь угадать, что ждет вас в будущем — судьба подопытного кролика, полное или «частичное» излечение, долгое мучительное существование — в общем то, что в медицине называется безнадежным случаем. Тогда вы отравились куда глаза глядят, и в конце концов, помимо воли, оказались в моем саду. — Он развел руками, и снова плавно опустил их на колени. — Паника, вот причина, заставляющая маленького мальчика выбежать в полночь из квартиры с поломанным будильником в руке; она же объясняет, почему существуют шарлатаны. — На столе что-то зазвенело. Мужчина улыбнулся ей и вернулся к работе. Не оборачиваясь, он завершил свой монолог. — Но я не шарлатан. Прежде чем тебя им объявят, надо добиться права называть себя врачом, а у меня таких претензий нет.
Она молча следила за тем, как, не прерывая свою речь, он что-то включает, выключает, измеряет, отвешивает, мешает… Он был дирижером, и хор приборов, послушный взмахам его волшебных рук, откликался гудением, шипением, свистом и щелканьем, исполнял соло, сливался в едином стройном гуле. Ей захотелось хоть как-то выплеснуть напряжение: засмеяться, закричать, заплакать. Но она сдерживалась из страха, что потом не сможет остановиться.
