Составитель Сергей Чекмаев - Зомби в СССР. Контрольный выстрел в голову
– Издеваешься?
– Немного. – Леха отшвырнул ложку и наконец посмотрел на друга. – Мне, знаешь, Антон, плевать. Неинтересно, понимаешь? Это ты хотел в спортроте остаться. А я…
– Что?
– А я вообще просил меня в Афган отправить.
– Ты что?!
Глаза у Лехи были спокойными и невыразительными.
– Ты, что… Ты из–за Ирины, что ли?
– Отвали. – Леха поднялся из–за стола, резко отодвинув стул.
– Подожди! Еще… пацан этот рыжий… ты что, Леха?
– Ну?
– Помнишь, сказал, что вроде они здесь стреляют по вечерам. А? Ну, ладно. Это еще ладно, может, они для развлечения тут по тарелкам стреляют. Или по воронам. Но самое главное. Слышь? Карту помнишь? В кабинете майора?
– Ну?
– Тут, Леха, нет реки. Вообще никакой. Озеро есть, то есть лужа, коров поить – помнишь, проезжали? А реки – нет.
– Нет, – согласился Леха, подумав.
– Значит, и моста нет. Моста, понимаешь, нет – а у них там какой–то Дымко с ребятами на этом мосту. И, главное, на какого черта им гребцы, а? Коров пугать в луже?
* * *
– У нас режим, товарищ лейтенант, – неуверенно сказал Антон, наблюдая, как ловко лейтенант расставляет на столе алюминиевые кружки и плещет в них мутноватую жидкость из пузатой бутыли.
– Рекомендую, – сухо буркнул лейтенант Петя. Дернул шеей и в один глоток влил в себя самогон. Кашлянул и добавил: – Распоряжение товарища майора. Согласно фронтовым традициям.
Происходящее нравилось Антону все меньше.
Караульное помещение в пятом корпусе пионерлагеря. Майор, который спаивает подчиненных. Лейтенант–алкоголик с безумными глазами. Несуществующий мост, на котором дежурит «Дымко с ребятами». Да, теперь еще – «калашников», оттягивающий плечо. Антон осторожно поправил тяжелый автомат, норовивший соскользнуть на пол, и переглянулся с Лехой. Тот еле заметно хмуро кивнул в ответ. Мол – да, фигня полная.
– На шею надень, – посоветовал лейтенант, отследив движение Антона. – Мешать будет. Стрелять хоть умеем?
– Учили, – отозвался Леха.
– Ну–ну. Значит, так. Предохранитель поставить на одиночный огонь. А то магазин за три секунды ухлопаете с перепугу. Есть тут у нас деятели… Если что – стрелять на поражение. Преимущественно в голову.
– В чью голову, товарищ лейтенант?
– Гм, – смутился тот. – Разговорчики. Разберетесь по ходу. Вообще, вы оба будете не стрелять, а грести. Ясно?
– Так точно, – ответил Леха.
– Никак нет, – перебил его Антон.
– Вот и ладно, – одобрительно кивнул лейтенант. – Двинули.
В густеющих сумерках они пробрались через перелесок, раздвигая руками тесно сплетенные ветки орешника, оскальзываясь на влажном мху, спустились в низину. Под ногами зачавкало.
– Харитоныч! – позвал лейтенант, озираясь.
За высокими деревьями солнца уже не было видно. На фоне темнеющего неба огромные елки казались абсолютно черными. Не живыми, а будто вырезанными из жести угольного цвета. Но если долго вглядываться, становилось понятно, что на самом деле все не так. В действительности небо было вроде дряхлой пыльной тряпки, натянутой на пустоту. А прорези в этой тряпке, откуда дышала холодная и бесконечная чернота, просто казались похожими на елки… Антон задохнулся, тщетно пытаясь отвести взгляд от черноты, которая будто затягивала его в себя, выворачивала наизнанку – наружу слабым, теплым, беззащитным; жадно выпивала дыхание, биение сердца, душу…
За деревьями истошно и отчаянно прокричала какая–то птица. Антон дрогнул, моргнул – жуткая чернота опять обернулась просто густым еловым лесом с запахом влажной хвои, поскрипыванием и шелестом веток… Антон вцепился пальцами в автомат – прикосновение холодного металла успокаивало. «Фу–ты ну–ты, городской житель», – подумал он, усмехаясь с досадой и облегчением.
– Тута я, Петр Егорыч, – в кустах затрещало и зашуршало, и из них выбрался Харитоныч – темная, скособоченная тень.
– Приготовил? – строго спросил лейтенант.
– А то как же, того–этого. Обижаете старика, чего ж я не могу…
– И вторую приготовил?
– А как же. Все, как велели. Сутки, почитай, не емши, не пивши, того–этого, а договоренности наши – как штык…
– Ну, пойдем.
– Дык, луна выйдет, того–этого, и значит…
– А не поздно?
– Не, Петр Егорыч, самое оно. Чего мы, первый раз, что ли?
– Ну ладно, – вздохнул лейтенант. – Ждем, – и уселся на поваленное дерево.
Харитоныч, кряхтя примостился там же – на почтительном расстоянии от офицера.
– Закурить бы, – неопределенно и мечтательно сказал он.
Лейтенант хмыкнул.
Через минуту в темноте замерцало два огонька, потянуло табачной дымной горечью.
– Левитан, Глуховской? – предложил лейтенант.
– Спасибо, товарищ лейтенант, – ответил Антон.
– Режим?
– Для легких вредно.
– Ишь, беда, того–этого. Болеете, соколики? – сочувственно поинтересовался Харитоныч.
– Спортсмены они, – сказал лейтенант.
– А, ну да. Того–этого, – с еще большим сочувствием согласился дед.
– Харитоныч, – помолчав, спросил лейтенант. – А вторая–то пойдет?
– Ну… почему не пойти… Того–этого. Может, и пойдет. За первой–то. А может, и нет…
– Плохо, – лейтенант резко раздавил окурок – искры прянули в разные стороны. – Не успеем.
– Не успеем, того–этого. Оне, Петр Егорыч, каждый раз все медленнее. Как что цепляет.
– Дальше–то что? – совсем тихо и почему–то беспомощно спросил лейтенант.
– А ты помолись, Петр Егорыч. – Огонек сигареты вспыхнул, освещая лицо старика, и в этот миг в алом дрожащем огне оно вдруг показалось вырезанным из дерева. Величественным и мудрым, как лик святого старца или мученика на потемневших от времени иконах. И голос был не голосом Харитоныча, а гласом этого самого древнего старца. – Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам, ибо всякий просящий получает, и ищущий находит…
Антону стало жутко, мурашки царапнули холодом позвоночник.
«Они здесь психи все, – подумал Антон. – А лейтенант этот еще и вооружен. И лес вокруг незнакомый…»
– А вы, соколики, – спросил дед. – веруете во что?
– Мы, – неожиданно отозвался Леха, и по его голосу Антон решил, что тот зло усмехается, – мы веруем преимущественно… в зарю коммунизма.
– Вот, в этом и беда.
– Ты что, Харитоныч? – удивился лейтенант.
– А ты меня, Петр Егорыч, не пужай. Я пуганый. И не об том я. Ежели б вы, соколики, того–этого, веровали истинно… хучь в святых угодников, хучь в зарю коммунизма… оно, ить, без разницы…
– Ты что, Харитоныч?
