Иеремия Готтхельф - Черный паук
Долго еще не могли оценить люди все величие подвига, совершенного Кристеном. Когда к ним, наконец, вернулись вера и знание, они вместе с пастором стали молиться Богу и благодарить Его за то, что Он вновь вернул их к жизни, а также за мужество, внушенное Кристену. Они просили Господа простить им их несправедливость и решили похоронить Кристена с почестями. А память о нем, как о святом, навсегда осталась в их сердцах.
Крестьяне долго не могли осознать, как могло случиться, что этот кошмар, леденивший их души, вдруг исчез и снова можно радостно смотреть на голубое небо, не боясь паука. Они заказали отслужить много обеден и задумали один общий поход в церковь. День, когда все жители долины отправились в церковь, был праздничным, празднично было и во многих сердцах; люди раскаивались в прошлых грехах, давали обеты, и с того дня не появлялось и следа высокомерия на их лицах.
После того как в церкви и на кладбище было пролито много слез по погибшим, все пришедшие на похороны — а пришли все, кто мог самостоятельно ходить, — зашли вместо поминок перекусить в трактир. Как обычно, женщины и дети сели за дубовый стол, а все взрослые мужчины разместились за знаменитым круглым столом, который до сих пор хранят в Сумисвальде. Он был сохранен в память о том, что когда-то на месте нынешних двух тысяч жителей жило только две дюжины людей, и о том, что судьбы нынешних двух тысяч тоже находятся в руке Того, Кто спас когда-то две дюжины. В те времена еще не тратили много времени на поминки: слишком полны были сердца, чтобы в них еще оставалось много места для выпивки и закуски.
Когда люди вышли из деревни и поднялись в горы, то увидели зарево на небе. Вернувшись же обратно, нашли новый дом Кристена сгоревшим дотла. Как это случилось, никто — не знает и поныне.
Но никто не забыл, что сделал для них Кристен, и в память о нем отблагодарили его детей. Их растили веселыми и послушными в самых праведных семьях; никто не позарился на их состояние, хоть никто и не требовал отчета в надзоре за ним. Дети выросли честными, богобоязненными людьми, которым суждены были-все блага в жизни, а еще больше — на небесах. И так повелось в этой семье, что никто не боялся больше паука, зато все почитали Бога, и так это было и будет, как угодно Богу, до тех пор, пока стоит этот дом и пока дети будут в мыслях и делах своих подражать родителям.
* * *Здесь дедушка закончил свое повествование, и долго еще все сидели молча: одни обдумывали услышанное, другие ждали, когда старик переведет дух и продолжит рассказывать дальше.
Наконец старый кум сказал:
— Я пару раз сидел за круглым столом и слышал о чуме и о том, что после нее все мужское население поселка могло поместиться за этим столом. Но подробно о том, как все происходило, никто не мог бы мне рассказать. Одни толковали одно, другие — иное. Не расскажешь ли ты, от кого ты сам все это услыхал?
— Э, — ответил дед, — это у нас передавалось от отца к сыну, и в то время как в памяти других людей сохранилось немногое, в нашей семье обо всем этом хорошо помнили, но держали все в строгой тайне и боялись делиться этим с людьми. Только в кругу семьи говорили о том, чтобы ни один ее член не забывал, что укрепляет дом, а что его разрушает, что дает благодать, а что лишает ее. Ты сам видишь по моей старухе, как она не любит, когда обо всем этом говорят прилюдно. Однако мне кажется, что можно и дальше рассказывать о том, к чему приводят высокомерие и заносчивость. Поэтому я не скрываю эту историю и не впервые рассказываю ее в кругу хороших друзей. Мне всегда казалось: то, что так много лет дает счастье нашей семье, не повредит знать и другим, и несправедливо делать тайну из того, что приносит счастье и Божию благодать.
— Ты прав, родич, — согласился кум, — но я хочу тебя спросить еще об одном: неужели дом, который ты-снес семь лет назад, был тем самым древним домом? Я не могу в это поверить.
— Нет, — сказал дедушка. — Тот дом нужно было снести еще почти триста лет назад: все то, что удавалось с Божьей помощью собрать с полей и лугов, уже в нем не умещалось. Однако семья не хотела с ним расставаться, да и новый строить было нельзя: все помнили, что случилось с прежним домом. Все были в большом смущении и наконец решили спросить совета у одного мудрого человека, который якобы жил в Хаслебахе. И тот вроде бы ответил, что дом строить можно, но только не где-нибудь, а на месте старого, но они, дескать, должны сохранить в целости две вещи: старую деревяшку, в которой замурован паук, и прежние помыслы, благодаря которым паук сидит запертым в щели, — и тогда вся благодать перейдет на новый дом. Так был построен новый дом, в котором закрепили старый столб, из которого паук не посмел выйти. А помыслы его жителей, как и Божье благоволение, остались неизменными. Но и этот дом стал старым и недостаточно большим для разросшейся семьи. Деревянные стены источил древоточец, и они прогнили, только этот столб остался невредимым и таким же прочным, как железо. Уже моему отцу следовало бы строиться заново, но он все тянул с этим, так что очередь дошла до меня. После долгих колебаний я все же решился на постройку. Как и мои предшественники, я приладил старый столб к новому дому, так что паук остался на месте. Однако признаюсь: никогда в жизни я еще так истово не молился, как тогда, когда держал в руках этот роковой кусок дерева; рука и все тело у меня словно горели в огне, и я непроизвольно поглядывал, не появляются ли у меня на руках и на теле черные пятна; словно гора свалилась, с плеч, когда наконец все встало на свои места. И тогда я еще больше укрепился в вере, что ни я, ни мои дети и внуки не будут бояться паука, пока они боятся и чтят Бога.
Тут дедушка замолчал, но чувство страха, от которого у всех пробегал мороз по коже, когда они представляли себе дедушку с этим столбом в руках и себя на его месте, долго еще не рассеивалось.
Наконец кум произнес:
— Жаль только, что никогда в таких делах не знаешь, чему можно верить, а чему — нет. Во все поверить трудно, но что-то ведь должно было случиться на самом деле, если эта старая деревяшка все еще здесь.
— Что бы там ни было, такие истории кое-чему учат, — заметил младший кум, — и, кроме того, за рассказом так быстро прошло время, что мне показалось, что я вроде бы только что пришел из церкви.
Тут бабушка заметила, что не стоит говорить лишнего, иначе дедушка начнет рассказывать новую историю; а по ее словам, гости должны есть и пить, чтобы хозяевам не стало стыдно за то, что они так старались — и все впустую.
Уже много было съедено и выпито, а в промежутках много было сказано умных речей, когда на небе появился золотой месяц и вышли из своих келий звезды, чтобы напомнить людям о том, что пришло время расходиться по домам. Гости хорошо понимали знаки небесных указчиков, но здесь было так по-домашнему уютно и так неуютно начинало биться сердце при мысли об обратной дороге, что никто не хотел заговаривать об этом первым.
