Смертный бессмертный - Шелли Мэри
Ты знаешь его, Невилл; и знаешь, что он безутешно оплакивает потерянную любовь. Опиши ему свою бедную Эллен – и он скоро поймет, что его возлюбленная погибла в смертоносных волнах Атлантики. У Эллен нет с ней ничего общего – кроме любви к нему и заботы о нем. Скажи ему: быть может, брак с любимицей судьбы, взращенной в любви и неге, принес бы ему счастье – но страшной бедой, если бы даже он на это решился, стало бы соединение с отцеуби…
Не стану дописывать это слово. Болезнь и близость смерти смягчили остроту моего отчаяния. Та мучительная боль, которой ты был свидетелем, день ото дня растворяется в светлой печали и благочестивой надежде. Нет, теперь я не несчастна. Теперь? Когда ты прочтешь эти строки, рука, что пишет их, и глаза, что на них смотрят, превратятся в горсть праха, станут едины с землей. Ты – быть может, вместе с ним – навестишь мое тихое пристанище, прольешь несколько слез о моей судьбе – только пусть эти слезы останутся в тайне. Пусть прольются они на траву, зеленеющую на моей могиле – но прошу не украшать ее из ложного участия никакими иными памятниками. Это моя последняя воля: пусть не будет там ни имени, ни надгробного камня.
Прощай, дорогой Хорас! Прощай и ты, чье имя я не назову. Пусть Бог, коему я с верою и надеждой поручаю свой дух, благословит твой земной путь. Быть может, ты слепо пожалеешь обо мне – ради себя; но, думая обо мне, благодари Провидение, что разбивает тяжкую цепь, приковавшую меня к невыразимому горю, и позволяет из неприметной могилы сказать тебе: теперь я обрела покой.
ЭЛЛЕН
Лживое двустишие
Солнечным июльским днем прекрасная Маргарита, королева Наварры, гостившая у своего брата, назначила на следующее утро пикник на открытом воздухе. Однако Франциск отклонил ее приглашение. Он был угрюм; причиной этому называли какую-то размолвку с фавориткой. Наступило утро – небо затянуло тучами, полил дождь, и от планов на прогулку пришлось отказаться. Маргарита досадовала, затем начала скучать; единственной надеждой развлечься был для нее Франциск, а он заперся у себя – что ж, тем более ей захотелось его увидеть. Она вошла к нему в покои; он стоял у окна, в которое монотонно стучал дождь, и что-то чертил бриллиантом на стекле. Лишь две прекрасные гончие составляли ему компанию. Когда вошла сестра, он поспешно задернул окно шелковой шторой – и выглядел при этом немного смущенным.
– Ваше Величество, – заговорила королева, – отчего так заалели ваши щеки? Там скрывается что-то дурное? Покажите мне!
– Дурное? Да, пожалуй, – отвечал король, – именно поэтому, милая сестричка, тебе смотреть не стоит.
Такой ответ лишь разжег любопытство Маргариты, и между братом и сестрой началась шутливая перепалка. Наконец Франциск уступил; он раскинулся на широком диване с высокой спинкой и, пока дама с лукавой улыбкой отодвигала штору, хмурился, вновь вспоминая о том, что стало причиной его брюзжания на весь женский род.
– Что это здесь у нас? – воскликнула Маргарита. – Да это же lêse majesté [56]:
Всего пара поправок сделает этот стишок куда ближе к истине! Не правда ли, лучше звучит так:
Я могла бы вам поведать добрых двадцать историй о мужском непостоянстве!
– Мне хватило бы и одной правдивой – о женской верности, – сухо ответил Франциск. – Впрочем, не будем спорить. Ради тебя, моя милая, я вполне готов примириться с изменчивостью симпатий, свойственной вашему полу.
– Что ж, я бросаю Вашему Величеству вызов, – разгорячившись, отвечала Маргарита. – Докажите неверность хоть одной дамы знатного рода и доброго имени!
– Например, Эмили де Ланьи? – парировал король.
Для королевы это была больная тема. Эмили выросла при ее дворе, была прекраснейшей и добродетельнейшей из ее фрейлин. Долгое время она любила сира де Ланьи, и свадьба их стала для всех праздником – но, увы, счастье продлилось недолго. Не прошло и года, как де Ланьи был обвинен в том, что изменнически сдал императору [59] крепость, находившуюся под его командованием, и приговорен к пожизненному заключению. Некоторое время Эмили казалась безутешной: часто навещала она мужа в угрюмой темнице – и, видя его бедственное положение, страдала так, что пароксизмы горя заставляли опасаться за ее жизнь. Но посреди этих скорбей вдруг исчезла; и расследование показало – стыдно сказать! – что она бежала из Франции со всеми своими драгоценностями в обществе пажа по имени Робине Леру. Шептались, что в путешествии дама и юный паж нередко делили одну спальню. Придя в ярость от этих открытий, Маргарита приказала не искать более свою потерянную фаворитку.
Теперь же, защищаясь от насмешек брата, она объявила, что не верит в виновность Эмили, и пообещала даже в течение месяца раздобыть доказательство ее невинности.
– А ведь этот Робине красавчик! – смеясь, заметил Франциск.
– Что ж, давай поспорим! – воскликнула Маргарита. – Если проиграю – прикажу, чтобы этот твой злой стишок к стыду моему выбили как девиз на моем надгробном камне; а если выиграю…
– Тогда я разобью свое окно, а затем исполню любое твое желание.
Исход этого пари еще долго воспевали трубадуры и менестрели. Во все концы разослала королева сотню эмиссаров, повсюду распространила обещание награды за любые сведения об Эмили – все тщетно! Месяц близился к концу; Маргарита с радостью отдала бы все свои драгоценности, чтобы доказать свою правоту. Накануне рокового дня тюремщик из темницы, где был заключен сир де Ланьи, попросил у королевы аудиенции. По его словам, рыцарь передавал королеве, что поможет ей выиграть пари, если наградой станет помилование – и если Маргарита убедит своего брата, чтобы тот позволил узнику предстать перед ним. Прекрасная Маргарита, воспрянув духом, охотно пообещала, что все исполнит. Франциск не желал видеть своего неверного слугу; однако в тот день он был в добром расположении духа, ибо с утра гонец привез ему донесение о победе над императорской армией. Самого гонца депеша восхваляла как самого мужественного и бесстрашного из всех французских рыцарей. Король осыпал его дарами, сожалея лишь о том, что принесенный воином обет не позволяет тому ни поднять забрало, ни назвать свое имя.
В тот же вечер, когда лучи заходящего солнца играли на решетке окна и освещали обидное двустишие, Франциск устроился на том же диване, а прекрасная королева Наваррская, с победным блеском в глазах, села рядом. Появился узник в сопровождении стражи: изнуренный лишениями, он едва передвигал ноги. Преклонив колени перед Франциском, проситель обнажил голову… и впалые щеки и бледное чело скрылись за водопадом золотистых кудрей.
– Да здесь измена! – вскричал Франциск. – Господин тюремщик, где ваш заключенный?
– Не вините его, сир, – послышался слабый, дрожащий голос Эмили, – и мужчины мудрее его становились жертвами женского обмана. Мой дорогой господин невиновен в преступлении, за которое был наказан. Был лишь один способ его спасти – надеть его цепи; а он бежал вместе с бедным Робине Леру в моем наряде и присоединился к вашей армии: тот отважный молодой кавалер, что привез Вашему Величеству донесение и которого вы осыпали почестями и наградами, – мой Ангерран де Ланьи. Я ждала, пока он вернется с доказательствами своей невиновности, чтобы открыться королеве, своей госпоже. Что ж, разве она не выиграла спор? А ее награда…
