Смертный бессмертный - Шелли Мэри
Вдвоем они являли собой несравненный пример счастья, порожденного глубочайшей привязанностью, питаемого непрестанными знаками взаимной любви. Отец и дочь: он – воплощение заботы, мягкости, сочувствия, жизнь посвятивший дочери; она – неизменно послушная, ласковая, любящая; таковы были лорд Эвершем и Клариса – и где же они теперь, благородный, добрый, великодушный отец и его любимая и любящая дочь? Отплывая из Англии, они рассчитывали на несколько месяцев беззаботного отдыха; но безжалостная колесница судьбы, внезапно вылетев из-за угла, повергла их во прах и сокрушила тяжелыми колесами; любовь, надежду, радость – все смяла и снесла ревущая лавина. Оба исчезли: но куда? Мрак окутал судьбу беззащитной жертвы; и друг мой отчаянно стремился рассеять тучи, скрывшие от его взора Кларису Эвершем.
После нескольких месяцев отсутствия отец и дочь написали в Англию, что через пару дней отправляются с Барбадоса домой на «Святой Марии». В это же время вернулся из Испании Льюис; в первом же сражении он получил серьезную рану в бок и был комиссован вчистую. Он приехал – и со дня на день ожидал прибытия своих друзей, как вдруг газета, всеобщий вестовой, принесла новость, наполнившую его не просто тревогой – страхом и мучением неизвестности. В открытом море на «Святой Марии» вспыхнул пожар, и она сгорела дотла. Часть команды спаслась на фрегате «Беллерофон». Несмотря на ранение и запреты врача, в тот же день Льюис поспешил в Лондон, чтобы узнать о судьбе своей возлюбленной. Там он услышал, что фрегат должен пристать в Даунсе. Не выходя из экипажа, Льюис в лихорадочной спешке помчался туда. Он поднялся на борт, встретился с капитаном, поговорил с командой. Те рассказали кое-что о спасенных: оказывается, накануне они бросили якорь в Ливерпуле, и большая часть пассажиров, в том числе все спасенные со «Святой Марии», сошли там. Тут физические страдания на время взяли верх над Элмором: рана и последовавшая за раной лихорадка приковали его к постели – но, едва оправившись, он начал с удвоенной энергией разыскивать своих друзей. Все поиски, казалось, лишь подтверждали его худшие страхи; но он не терял надежды и был неутомим. Он посетил Ливерпуль, побывал и в Ирландии, где сошли с корабля несколько пассажиров – но слышал лишь разрозненные, несвязные подробности страшной трагедии, ничего не сообщавшие о нынешнем пребывании мисс Эвершем, хоть и подтверждавшие его подозрение, что она все еще жива.
Долго и свирепо бушевал пожар на борту «Святой Марии», прежде чем вдалеке показался «Беллерофон», и оттуда к «Марии» двинулись шлюпки для спасения терпящих бедствие. Первыми в шлюпки сажали женщин; но Клариса прильнула к отцу и отказывалась покинуть корабль без него. Пугающее предчувствие, что, если она спасется, он останется здесь и умрет, придало ей такой решимости, что ни уговоры отца, ни сердитые увещевания капитана не могли ее поколебать. С капитаном Льюис встретился два или три месяца спустя – и тот пролил больше всего света на эту мрачную сцену. Он хорошо помнил, как, в гневе на ее упрямство, воскликнул: «Отец ваш умрет из-за вас; это отцеубийство – все равно что плеснуть ему в стакан яду; вы не первая девушка, что вот так, из пустого каприза, убивает своего отца!» И все же Клариса упорно отказывалась сесть в шлюпку. На долгие уговоры времени не было – пришлось уступить, и она осталась, бледная, но твердая, рядом с отцом, который обнимал ее за плечи, поддерживая во время ужасного ожидания. На порядок и спокойствие рассчитывать не приходилось: поднималась буря, волны высоко вздымали свои гребни; белый день стремительно превращался в ночь; все, кроме горящего судна, погрузилось во тьму. Шлюпки вернулись с трудом, и лишь одна из них смогла подойти к кораблю вплотную; она была почти полна; лорд Эвершем и его дочь приблизились к краю палубы, чтобы спуститься.
– Мы сможем взять только одного! – выкрикнул кто-то из матросов. – Отойдите назад! Девушку бросьте нам – а за вами вернемся, если сможем!
Лорд Эвершем схватил свою дочь, совсем утратившую самообладание, и сильной рукой бросил ее в шлюпку; через минуту она очнулась – начала звать отца, простирая к нему руки, и бросилась бы в море, если бы ее не удержали матросы. Тем временем лорд Эвершем, понимая, что шлюпка за ним больше не придет, поднял валявшийся на палубе обломок мачты и, держась за него, прыгнул в море. Шлюпка ныряла вверх-вниз на гигантских волнах, матросы с трудом гребли к фрегату; в какой-то миг, оказавшись на гребне волны, Клариса увидала, как борется с судьбой ее отец – он отчаянно сражался со смертью, но та вышла победительницей; мачта все еще качалась на воде, но руки его бессильно соскользнули, а лицо… его ли это бледные черты? Клариса не зарыдала, не лишилась чувств, но как будто окаменела; лицо ее утратило краски жизни, и на палубу фрегата ее пришлось поднимать, словно бездыханное тело.
Капитан не стал скрывать, что по пути на родину люди шарахались от нее, видя в ней виновницу смерти отца; все слуги ее погибли, из выживших мало кто помнил, кто она; но, когда она проходила мимо, люди заговаривали о ней, даже не понижая голоса – и, должно быть, сотню раз приходилось ей слышать, что отец погиб из-за нее. Она ни с кем не разговаривала – лишь коротко отвечала, когда к ней обращались; чтобы избежать увещеваний, садилась со всеми за стол и ела, сколько могла; но на лице ее словно навеки застыла печать ужаса и смертной муки. Когда все высадились в Ливерпуле, капитан отвез ее в местный отель и там оставил, собираясь за ней вернуться; но в тот же вечер представилась возможность отплыть в Даунс, которой он и воспользовался, не исполнив свое намерение. Ему подумалось – так он объяснил Льюису, – что она ведь теперь в родной стране, что достаточно написать письмо, и толпа друзей сбежится ей на помощь; да и где найти более безопасное и цивилизованное место, чем в английском отеле – разумеется, если есть чем платить по счетам?
Более Элмор ничего не мог узнать, да и на то, чтобы собрать эти сведения, у него ушло много месяцев. Он поехал в ливерпульский отель. Там выяснилось вот что: как видно, едва появилась надежда спастись с горящего судна, лорд Эвершем передал дочери бумажник с векселями одного банкирского дома в Ливерпуле, всего на сумму в несколько сот фунтов. На второй день после своего прибытия Клариса послала за хозяином отеля и показала ему векселя. Он получил для нее наличные, и на следующий день она покинула Ливерпуль на маленьком каботажном судне. Тщетно Льюис разыскивал ее следы. Должно быть, она отплыла в Ирландию: но куда отправилась, что стала делать… как видно, Клариса очень постаралась от всех укрыться – и даже те следы, что она могла оставить, терялись в прошлом.
Льюис все не опускал рук; даже теперь он беспрестанно ездил на поиски, всюду рассылал эмиссаров, предпринимал все возможные меры, чтобы ее найти. С того дня, как он рассказал мне свою историю, мы не говорили ни о чем ином. Эта загадка увлекла меня безмерно: мы без конца обсуждали различные возможности и гадали, где она может скрываться. То, что Клариса не задумала убить себя, было очевидно из того, что она забрала деньги; и все же где могло укрыться это юное, прелестное, неопытное, совсем не знающее жизни создание? И что еще приготовила ему судьба?
Из-за сломанной ноги я почти три месяца провел в постели; по окончании этого срока начал потихоньку ходить и выбираться на улицу и теперь считал себя уже почти здоровым. Было решено, что в Итон я возвращаться не стану, а поступлю в Оксфорд; такой прыжок из детства к положению взрослого мужчины безмерно меня радовал. И все же я часто думал о бедной Эллен – и сердился на ее упрямое молчание. Раз или два, нарушив ее приказ, я написал ей, упомянул о несчастном случае и о заботе мистера Элмора. Но она не отвечала; и я начал бояться, что ее болезнь имела роковой исход. Она принудила меня торжественно поклясться не упоминать ее имени и никого о ней не расспрашивать во время отъезда; и я, полагая, что первый долг юного неопытного мальчика – повиноваться старшим, не позволял ни привязанности, ни страху побудить меня нарушить эту клятву.
