Призрачный свет - Уинтл Уильям Джеймс

Поднявшись с помощью слуги, он, прихрамывая, вошел в библиотеку и обнаружил, что брюки его порваны чуть выше щиколотки. Но самое любопытное заключалось в трех параллельных вертикальных разрывах, — как раз таких, какие могут быть вызваны когтями кошки. Резкая боль привела к дальнейшему исследованию, и тогда он обнаружил три глубокие царапины на ноге, точно соответствующие разрывам на брюках. На полях страницы, на которой он записал этот несчастный случай, он добавил слова: «Эта кошка означает зло». И весь тон оставшихся записей и нескольких писем, относящихся к этому времени, слишком ясно показывает, что его умственный кругозор был более или менее окрашен и омрачен мрачными предчувствиями.

Как кажется, на следующий день произошел еще один тревожный пустяк.

Нога Сидни все еще болела, и он провел день на диване с одной или двумя любимыми книгами. Вскоре после двух часов пополудни он услышал негромкий глухой стук, как будто кошка прыгнула с небольшой высоты. Он поднял глаза и увидел на подоконнике черную кошку с блестящими глазами; через мгновение она прыгнула в комнату. Но она так и не достигла пола, а если и достигла, то, должно быть, прошла сквозь него! Он видел, как она прыгнула; он видел ее на мгновение в воздухе; он видел, как она вот-вот коснется пола; но… ее там не оказалось!

Ему хотелось бы верить, что это всего лишь оптический обман, но против этой теории говорил тот неловкий факт, что кошка, спрыгнув с окна, опрокинула цветочный горшок, и в доказательство этого лежали разбитые осколки.

Теперь он был серьезно напуган. Было достаточно плохо видеть вещи, которые не существовали в объективной реальности; но гораздо хуже было сталкиваться с событиями, которые, безусловно, были реальными, но не могли быть объяснены обычными законами природы. В этом случае разбитый цветочный горшок показал, что если черная кошка была просто тем, что мы называем призраком за неимением более удобного термина, то это был призрак, способный производить физические эффекты. Если он мог опрокинуть цветочный горшок, он, вероятно, мог царапаться и кусаться — и перспектива быть атакованным кошкой из какой-то другой сферы существования вряд ли успокоила его.

Конечно, казалось, что теперь у Сидни появилась реальная причина для тревоги. Кошка-призрак, — или как ее назвать, — каким-то образом набирала силу и теперь могла проявлять свое присутствие и враждебность более открыто и практично. В ту же ночь он увидел доказательство этого. Сидни снилось, что он посещает Зоологический сад, когда черный леопард свирепого вида вырвался из клетки и прыгнул на него. Он был отброшен назад на землю и придавлен тяжелым животным. Он был наполовину раздавлен его весом, его когти вцепились ему в горло; его свирепые желтые глаза смотрели ему в лицо, когда ужас этого существа внезапно прервал его сон, и он проснулся. Едва сознание вернулось к нему, он почувствовал, что на его груди действительно лежит тяжесть, и, открыв глаза, он посмотрел прямо в глубину двух сверкающих желтых огней на бархатно-черной морде. Кот спрыгнул с кровати и выпрыгнул в окно. Но окно было закрыто, а звуков бьющегося стекла слышно не было.

В ту ночь Сидни почти не спал. Но когда он поднялся, его ждало еще одно потрясение. Он обнаружил на подушке несколько небольших пятен крови, а осмотр перед зеркалом показал наличие двух групп крошечных ран на шее. Это были не более чем булавочные уколы, но они были расположены двумя полукруглыми группами, по одной с каждой стороны шеи, и именно такие, какие могут быть причинены кошкой, пытающейся обхватить шею двумя передними лапами.

Это был последний случай, записанный в дневнике Сидни, и о серьезности его взгляда на ситуацию свидетельствуют некоторые письма, которые он писал в течение дня, давая последние указания своим душеприказчикам и улаживая различные дела, — очевидно, ввиду предчувствия приближающейся развязки.

О том, что произошло в заключительной сцене трагедии, мы можем только догадываться по оставленным следам, но есть достаточно доказательств, чтобы понять, — конец был ужасным.

Ночью экономку разбудил странный шум, который она могла описать только как шипение разъяренной кошки, а горничная, чья комната находилась непосредственно над комнатой Сидни, говорила, что ей приснилось, будто она слышала, как ее хозяин ужасно кричал раз или два.

Утром Сидни не ответил, когда его позвали в обычное время, а поскольку дверь оказалась запертой, экономка немедленно вызвала помощь и велела ее взломать. Его нашли скорчившимся на полу и прислонившимся к стене напротив окна. Ковер был пропитан кровью, и причина быстро стала очевидной. Горло несчастного было разорвано с обеих сторон, обе яремные вены перерезаны. Насколько можно было понять, он лег в постель, и на него напали во сне, потому что простыни были забрызганы кровью. Он, по-видимому, встал с постели, пытаясь преодолеть то, что крепко держало его в своих страшных объятиях. Выражение ужаса на его искаженном лице, по словам очевидцев, не поддавалось описанию.

И окно, и дверь были заперты, и ничто не указывало на то, как нападавший проник в комнату. Но остались кое-какие следы, указывавшие на то, как он ушел. Пятна крови на полу были следами гигантской кошки. Они вели по полу от тела к противоположной стене, — и там обрывались. Кошка пропала, но прошла ли она сквозь сплошную стену или растаяла в воздухе, никто не знает. Каким-то таинственным образом она приходила и уходила, и, оказавшись в комнате, совершила этот ужасный поступок.

Любопытное совпадение, что трагедия произошла в канун Рождества — 24-го числа!

Посетитель отца Торнтона

Отец Торнтон был твердолобым йоркширцем, но отнюдь не глуп. Его только что назначили управляющим приходом в Дештоне, и он поначалу осторожно прощупывал дорогу. Люди еще мало знали о нем, но то немногое, что они знали, им нравилось. То же самое можно сказать и о его отношении к ним.

Католиков в Дештоне было немного, и большая часть паствы отца Торнтона была рассеяна по окрестностям. Поэтому у него возникали некоторые затруднения с их посещением. У священника, которому часто приходилось бродить по болотам, чтобы навестить больного, не было недостатка в упражнениях для ног. Ночные вызовы зимой или в плохую погоду были главным крестом, который он должен был нести.

Покойный священник, умерший на своем посту в преклонном возрасте, едва успевал справляться со своими обязанностями, и поэтому все немного замедлилось. Он провел там много лет, и почти все прихожане были крещены им в младенчестве.

Но хотя в течение стольких лет священник не менялся, этого нельзя было сказать о домоправительницах священника. Они постоянно приходили и уходили, и это было предметом многих сплетен и любопытства в Дештоне. Почему они никогда не задерживались? Не может быть, чтобы со старым священником было трудно ладить, ибо он был добрейшим из людей, а требования его были немногочисленны и просты. Его объяснение сводилось к двум словам: «Женские причуды!» Их объяснение, когда они соизволили его давать, состояло в том, что им не на что жаловаться, кроме того, что они не могут чувствовать себя в доме как дома. Они говорили, что в этом было что-то странное, но что это было за «что-то», они так и не могли толком объяснить.

Таким образом, в некотором роде дом священника имел репутацию дома с привидениями, но никаких подробностей установить не удалось. Ходили, однако, смутные слухи, что на месте этого дома когда-то стоял старый фермерский дом, где жил человек, который, как предполагалось, отказался позвать священника, когда умирала его жена, и из этого возникло предположение, что его призрак ходил в годовщину смерти женщины. Но старый священник смеялся над этой историей, и ни одна из уходящих служанок никогда не притворялась, будто что-то видела. Такова была история, рассказанная отцу Торнтону; и он уделил ей именно то внимание, которого она, казалось, заслуживала, — то есть совсем никакого.

С привидениями или без, но дом был приятным. Церковь была последним зданием, когда вы покидали маленький городок, на южной стороне; дом, таким образом, был построен в месте, удаленном от города. Он располагался на открытой местности, и из его окон открывался замечательный вид на вересковые пустоши на несколько миль до далеких холмов. Сад также был предметом восхищения. Он был обширным и служил гордостью и главным развлечением старого священника, под чьим присмотром он стал одним из самых приятных зрелищ в округе. Впрочем, широкая публика ничего этого не видела, потому что он был обнесен высокой стеной со стороны дороги. С внутренней стороны этой стены, на которой отражалось солнце, через равные промежутки были посажены цветущие фруктовые деревья.