Александра Лосева - ДОМ ПОЛНОЛУНИЯ
Ну не может так быть. Не может так везти, не должно. Дом не мог позволить мне найти уже готовый подкоп. Я ведь пробовал уже с подкопом. Рыл два дня, вырыл приличную нору прямо под Стеной, вдоль ее бетонного основания, метра на два-три, а на следующее утро обнаружил, что нора до верху полна мутной вонючей жижей, похожей на жирные помои со сковородки.
Нет, кажется, может так везти. Я дошел до дальней стены, это был тупик. Трубы здесь сходились, переплетались и переходили на противоположную стену. Должно быть, это какая-то оригинальная система охлаждения труб без вывода на поверхность. Потому что если вывести их на поверхность, то это будет уже за стеной. Я воровато оглянулся – а вдруг он слышит, о чем я сейчас думаю, – и затеребил кожаный рукав куртки. Да. Я ведь здесь просто так гуляю, я пока еще ничего не делаю. Просто так.
Я потрогал стену. Холодный, чуть влажноватый бетон. Прикоснувшись к нему, я понял, как же сильно дрожат у меня пальцы. Поднял глаза. Кажется, так начинается надежда. Прямо над головой, так, что можно дотянуться рукой (потолок здесь, как и в остальных подвальных коридорах, низкий), – темный квадратный проем. Виднелись железные скобы, вбитые в бетон. Я подпрыгнул, ухватился за одну. Подтянулся, уперся ногами в стену, выбросил вверх правую руку и ухватился за следующую. Так я забрался в туннель. Хорошо, что я мало ем и много бегаю – я стал легкий, почти невесомый.
Кажется, это вентиляционная шахта. Холодно, сыро, темно и тесно. Я даже перестал думать, куда-то ушли колотившиеся висках тоска и тревога, осталось только желание. Я пролез метра три вверх, здесь было настолько темно, что я не видел своих рук и лез на ощупь. Резкий поворот. Руки нащупали пустоту – это шахта повернула горизонтально под прямым углом. Тут было все так же тесно, но хотя бы не нужно искать скобы. Полз я еще метров пять, шахта не делала поворотов, боковых ходов у нее не было. Потом я больно стукнулся головой о невидимую стенку. Все. Дальше ползти некуда. Кстати, если это вентиляционная шахта, почему здесь так слабо со сквозняком? Конечно, воздух не слишком затхлый, но и свежим его не назовешь.
Я лег на спину и поднял руки. А вот и тонкая струйка холодного воздуха, откуда-то сверху. Я не буду надеяться, я спокоен. Вытянутая рука коснулась потолка. Он был едва ли в полуметре надо мной. А это что за железяка? Я нашарил в кармане спички, которые перед заплывом предусмотрительно завернул в резиновые лоскутья от детского надувного круга. Зажглась только третья спичка, и я на секунду ослеп от вспышки. А потом в свете умирающего огонька разглядел, что над головой у меня – железный обод, вроде тех, на которые крепятся крышки канализационных люков. Есть во дворе парочка таких, они до верху заполнены зловонной мутью, а до дна не достает даже самая длинная веревка с камнем.
Так вот, здесь вместо круглой железной крышки была бетонная плита. Кто-то перекрыл выход из люка. Между ободом и плитой была узкая, меньше, чем в палец, щель. Когда спичка догорела, я пошарил по периметру люка рукой. Точно – кое-где из щели веяло ветерком. Я откинулся на спину. Надо отдышаться, хоть чуть-чуть успокоиться. Неужели Дом забыл об этом? Неужели сейчас он меня не видит? А может, это так задумано? Ведь это реальный шанс. Кстати, а с чего это я взял, что туннель ведет наружу? Дом умеет играть с пространством, вернее, он сам и есть пространство, самоорганизующееся по собственной прихоти. Туннель может запросто открываться где-нибудь посреди двора, под кучей щебня. Но даже если это так, то все равно стоит попробовать. Единственная правда, я иду к тебе? Так, а теперь к делу, к делу. Не буду дрожать, не буду сейчас расклеиваться, нельзя мне. Руками я плиту не подниму, топором тоже, для рычага достаточной длины здесь слишком тесно, ведь плиту нужно не просто приподнять, а передвинуть. Если я принесу ломик и буду крошить плиту, Дом меня заметит. А что мне остается?
И я засуетился, как крыса. Что за идиотский все же план – я ведь пытаюсь перехитрить Дом при помощи ржавого ломика… Дом, который ломает время и пространство, и еще черт знает что, который может быть везде и сразу нигде… И ему я пытаюсь подстроить вот такую сопливую пакость? Я нервно хихикнул. Пора начинать. Все равно лучше я ничего не придумаю. Не успею. Мой рюкзак лежал на первом этаже, перед входом в подвал. Сбегал за ним. Кажется, на это ушла целая вечность. Сейчас я залезу в шахту и буду крошить бетон. Хоть пальцами. Мне теперь все равно.
Где-то вдалеке и вверху грохнуло приглушенно, а потом еще и еще раз, и звук все нарастал. Потом дрогнули стены, и с потолка посыпалась известка. Я пригнулся, прикрыл глаза рукой, и тут начался ад. Сначала на мне вспыхнула одежда, причем как-то неестественно, оранжевым пламенем, больно не было, но я удивился, испугался и побежал. Я бежал по коридору и на бегу превращался в комету. Загоралась рубашка, штаны, даже ботинки. Потом, наконец, пришла боль. Она была такой сильной, что сперва я не разобрал, что это боль – просто стало пронзительно холодно, и где-то внутри поднялась темная, мутная волна, но когда она докатилась до головы, боль пришла по-настоящему. Сразу и везде. Выгорали глаза, пузырилась кожа, волосы обугливались и ломались, а я все бежал и кричал, а за спиной у меня грохотал Дом.
Коридор рушился, погребая под собой мои надежды, и этот обвал преследовал меня по пятам. Сейчас я упаду, и меня, догорающего, накроет тоннами бетона и кирпича. Трубы вдоль стен эта сила сминает, будто они из бумаги. А я для нее – а что для нее я? Мои руки в огне, оранжевые языки выбиваются из пальцев, я сжимаю кулаки, и они превращаются в огненные шары. Вот так низвергаются в бездну. Больно, больно, больно, и вот уже нет ничего, только эти кровавые буквы заполняют меня, и становятся больше меня, пульсируют, переливаются всеми оттенками огня, становятся Вселенной.
Я уже не могу кричать, потому что мне не разлепить сгоревших губ, огонь перехватывает дыхание, и глаза сейчас лопнут. Я не знал, что может быть так больно. Я чувствовал, как умирает тело, как кричит каждой своей клеткой. Дом не даст мне пощады, сколько не проси. Сейчас у меня закипит и свернется кровь. Я ведь просто хотел быть свободен. Я просто хотел выйти прочь. Я же не хотел тебе зла, ну за что ты меня?
Все. Я не могу кричать. Я не могу думать. Я не могу ничего, кроме огненных букв. Я падаю. За спиной стихает грохот, и только его последним отголоском что-то вонзается мне в ногу, чуть выше щиколотки, но я об этом скорее догадываюсь, я уже почти ничего не чувствую, кроме этих букв.
А потом огонь исчез. Разом, как будто его и не было. Я остался лежать на полу, почерневший, покрытый коркой сгоревшей одежды, запекшейся крови и вспузырившейся кожи. Потом я начал беззвучно плакать, потому что голос у меня пропал. Глазам от слез стало больно, и розоватый туман вокруг, и все в этом тумане.
