Поппи Брайт - Рисунки на крови
– Оттяни в сторону, – начинала кряхтеть какая-нибудь старая развалина, размахивая ей в лицо долларовой бумажкой, как будто она того стоила.
– Дай поглядеть на волосы.
– Эй, ты натуральная блондинка? – Эта реплика всегда вызывала сдавленные смешки.
Мужчины, приходившие сюда, всегда считали, что увидели недостаточно – будто хотели разобрать ее на части. Если бы она могла снять танга, они потребовали бы, чтобы она наклонилась, и раздвинули ягодицы, чтобы заглянуть ей в зад. Если бы она сделала это, они, наверное, захотели бы, чтобы она расстегнула молнию и стащила кожу.
Но это была работа (хотя крайне мало кто из плативших ей мужчин это сознавал; просто удивительно, сколь многие считают, что танцовщицы выходят на работу, чтобы познакомиться с мужчиной или ради острых ощущений). Она могла устанавливать собственное время работы; работа стриптизерши оплачивалась лучше, чем обслуживание столиков в кафе, что она тоже в свое время делала; танцевать далеко не так унизительно. В обслуге в ресторане люди видят автоматы, продолжение стола и стульев, легкую добычу для чего угодно – от фальшивок на чай до словесных оскорблений.
Но с танцовщицами, особенно хоть со сколько-нибудь приятной внешностью, зачастую обращаются как с воплощением недостижимого женского божества. Даже в такой дыре, как “Розовый алмаз”, мужчины хоть зачастую и вызывали раздражение, хоть и были неотесанны и вульгарны, но едва ли были по-настоящему злобны или жестоки. А если и бывали, танцовщицы могли потребовать их выставить. Некоторые девушки пытались выставить клиентов только за похабные замечания. Мисс Ли полагала, что это глупо. Те, кто отпускал подобные шуточки, обычно бывали пьяны, а пьяные, как правило, лучше дают чаевые. Она не могла не задумываться о морали танцовщиц, что готовы трясти грудями в лицо кому угодно, но бледнеют, услышав слово “дрочить”.
Это была вполне нормальная работа, но неплохо было бы выиграть завтра на скачках.
Она осела на сцену в модифицированный шпагат, который заставил их впериться в ее пах в бесконечном Походе за Волосами, собрала еще несколько долларов и исчезла за занавесью под последние замирающие ноты “Darling Nikki”. Она и следующая танцовщица, высокая мускулистая деваха с высветленными волосами и гладкой эбонитовой кожей, которая звала себя Куколка Бейби, на ощупь поменялись местами в темном пространстве каморки за сценой, похожей на гроб.
– Как они? – прошептала Куколка.
– Не слишком, – пожала плечами мисс Ли.
– Дорогуша, они всегда не слишком.
Мисс Ли рассмеялась. Куколка промокнула обильно наложенную розово-оранжевую помаду, поддернула тяжелые груди так, чтобы они повыше горбились в чашках красного в блестках бюстгальтера четвертого размера, и нырнула на сцену как раз в тот момент, когда Томми погнал вступление к ее первой песне.
Мисс Ли прошла коротким убогим коридором в раздевалку. Каблуки ее сапог впивались в голый бетонный пол, от чего каждый шаг отдавался острой болью. Сапоги были более удобными, чем лодочки, которые надевали большинство девушек, поскольку хоть как-то поддерживали колени, но к концу смены она все равно чувствовала каждый шаг, что приходилось делать на этих четырехдюймовых шпильках.
Она стащила их, как только вошла в раздевалку, потом собрала потные доллары, заткнутые ей за подвязку и бикини, стащила и то, и другое и нырнула в сумку с уличной одеждой. Огромного размера темная футболка, джинсы с обрезанными штанинами и кроссовки “All-Stars” – одна черная, один пурпурная, – утыканные английскими булавками и со множеством надписей. Еще одна точно такая же пара была у нее дома. После шести часов на высоких каблуках нет ничего приятнее, чем засунуть натруженные ноги в пару мягких, разношенных кроссовок.
Она остановилась у кабинки ди-джея поделиться чаевыми – “не отправь их все в одно место, Томми, сопливец” – и рванула через клуб. Обрюзгший работяга, перед которым она до того танцевала, замахал ей, приглашая за столик, но, поглядев сквозь него, она двинулась к двери. Если она закончила, то закончила.
Сразу за дверью она сорвала платиновый парик и запихнула его в сумку. Под париком волосы у нее были черными, сбритыми почти до самого скальпа за исключением прядей, которые падали ей на лоб, и нескольких отпущенных тут и там тонких косичек. Одно из ее маленьких ушек было пропирсовано тринадцатью серебряными петельками, которые, начинаясь у мочки, шли по изящному изгибу уха. В другой мочке покачивался серебряный крестик, в перекрестье которого сверкал крохотными рубиновыми глазами череп.
Проведя рукой по щетине на голове, она вдохнула сумерки Французского квартала и еще на одну ночь простилась с мисс Ли. Теперь она была Эдди Сунг: вечера принадлежали ей одной.
Газовые фонари только-только загорались, их мягкий желтоватый свет уже моргал на каждом углу. Она подумала, не остановиться ли ей выпить пива и съесть дюжину устриц в какой-нибудь закусочной. Их солоноватый морской вкус всегда изгонял изо рта привкус дневных фальшивых улыбок. Но нет, решила она, она пойдет домой и проверит почту и автоответчик, потом, может, позвонит Заху, чтобы узнать, не хочется ли ему устриц. Устрицы считаются афродизиаком; может, и на нем они скажутся.
Ну да. Так ей и повезет.
Эдди позволила себе унылый смешок и двинулась через квартал в сторону дома.
5
Зах уже швырял последние из своих пожиток в машину, когда появилась Эдди. Прослушав сообщение на автоответчике, она бежала всю дорогу от своей квартиры на Сен-Филип. Лицо у нее раскраснелось и было залито потом, дышала она тяжело и с присвистом.
Но Зах выглядел еще хуже. В его зеленых глазах появился лихорадочный блеск. Под идиотской черной шляпой в духе дурных вестернов, которой она раньше не видела, бледное с острым носом лицо в освещенном газом полумраке маленькой рю Мэдисон казалось почти фосфоресцирующим. Он затолкал коробку с бумагами на заднее сиденье своего “мустанга”, повернулся за второй и тут увидел Эдди. Лицо у него застыло. На какое-то мгновение он казался до смерти перепуганным. Потом он, спотыкаясь, двинулся к ней и порывисто обнял. Сердце у нее дрогнуло, но к этому Эдди привыкла – так случалось всякий раз, когда она видела Заха.
– Тебя поймали.
Он кивнул. Слова “Я же тебе говорила” висели в воздухе, но ей и во сне бы не пришло в голову произнести их вслух.
– Дело скверное. В предупреждении говорилось: Они знают, кто ты, Они знают, где ты. Едва ли Они действительно знают, где я, иначе Они были бы уже здесь. Но Они, возможно, сейчас это узнают. Они могут появиться в любую минуту.
