Юрий Косоломов - ХОДЫНКА
Бокильон мысленно попытался вычислить, исходя из расстояния между спутниками, размер толпы, которая могла бы собраться к утру на Ходынском поле. Люди шли уже весьма плотно, соблюдая дистанцию в три-четыре аршина, хотя до начала Ходынки было еще не меньше восьми верст. Бокильон долго сбивался, прикидывал возможное начало шествия (первые гости, о чем сообщил ему накануне Москвин, начали заполнять поле еще утром шестнадцатого мая, а сейчас был вечер семнадцатого) и среднюю скорость... Самые обнадеживающе расчеты давали цифру в один миллион людей. Однако их могло оказаться и вдвое больше - уже сейчас! При том, что подарки - четыреста тысяч узелков, лежавших сейчас в ста пятидесяти буфетах по периметру гулянья - начнут раздавать в десять утра!
Бокильон вдруг поймал себя на том, что он то и дело вспоминает юродивую плачею с Остоженки. Бокильон был атеистом до мозга костей. Однако до сих пор он так и не решил вопрос о необъяснимых, но, несомненно, имевших место случаях ясновидения, открывавшихся людям самым далеким от научного, да и просто логического мышления. Ему просто некогда было подумать над этим, потому что всегда находились более важные дела, более интересные мысли. Да и говорили о ясновидении всегда люди ограниченные, скучные, пошлые и потому заведомо неправые.
И вот сейчас, когда на его глазах событие и пророчество о нём начинали медленно, но верно сближаться, Бокильону стало не по себе. Будущему декабристу Муравьеву-Апостолу сен-жерменская прорицательница Ленорман предсказала казнь в своем отечестве, где она была отменена. Монах Авель заранее назвал дни и часы смерти Екатерины Второй и Павла Первого, нашествие французов и сожжение Москвы. Юному Пушкину известная гадалка велела на тридцать седьмом году жизни остерегаться высокого блондина. Да и сам Пушкин, умнейший Пушкин свято верил в приметы и сны! Не его ли гений, обернувшись даром ясновидения и почти бессмертия, перешел к высокому блондину Дантесу, который за час до убийства императора Александра предупредил о том князя Орлова - русского посла в Берлине?
- Развлекайте же меня! - заскучала Надежда Николаевна. - Что вы всё под нос себе бормочете!
Бокильон очнулся. Они уже подходили к Моховой. От Манежа в сторону Тверской двигалась казачья сотня на одинаково рыжих лошадях. Первые казаки уже выехали на Тверскую и их гимнастические рубахи белели в сумерках над толпой, плывущей к Ходынке.
- Давайте немного отдохнем - предложил Бокильон.
Они зашли в скверик возле университета и смогли найти там место лишь потому, что скамейку только что покинула группа необычно молчаливых, усталых с виду студентов. Все остальные скамейки, а также землю занимали фигуры сидящих, лежащих и даже спящих людей. Какому-то старцу положили под голову котомку - он, судя по всему, только что очнулся: смотрел на свою семью и никого не узнавал.
- Надежда Николаевна! - начал Бокильон, прижав к груди сложенные руки. - Голубушка!
Надежда Николаевна внимательно посмотрела Бокильону в глаза:
- Опять вы за старое. Не хотите брать за меня ответственность? Отлично! Я дойду одна.
- Что с вами? - Бокильон тут же осознал всю степень решимости Надежды Николаевны, ее бесстрашие и безнадежность попыток уговорить ее остаться в городе. - Отдохнем и пойдем дальше.
- Я не устала.
- Еще устанете, уверяю вас. Быстро мы туда не придем. Вы же видите...
- Знаете, Бокильон... Дайте папиросу, пожалуйста. Дайте, темно уже.
Бокильон вздохнул, запустил руку в карман и протянул Надежде Николаевне открытый портсигар. Спутники закурили. Надежда Николаевна выпустила дым в сторону старухи, смотревшей на нее во все глаза, и сказала:
- Николай Константинович, вы собирались рассказать мне этнографию.
Бокильон улыбнулся:
- Право же... Так нельзя говорить. Надо "об этнографии". Вы имеете в виду мой интерес к этому празднику, не так ли?
- Угу - промычала Надежда Николаевна, вновь затягиваясь папиросой.
- Извольте. Помните такую сказку: родился младенец, устроили крестины, и забыли позвать на праздник фею. А та потом начала мстить.
- Еще бы!
- Обычай угощения всего народа - вот предмет моего интереса. Обычай этот распространен повсеместно среди всех народов на земле. Этнографы называют его словом "потлач". Это слово из языка индейцев Северной Америки. Внешне потлач выглядит следующим образом: вождь племени или просто воин, желающий повысить свое положение в обществе, созывает на праздник народ, угощает его и одаривает. Так народ становится должником вождя, воина и его семьи.
- Что ж, очень похоже на нас. Да и на Европу тоже.
- Вот-вот. Дело в том, что со временем этот обычай начинает отмирать, как в Европе. Но кое-где он сохраняется, как у нас.
- Мы же отсталая нация - вздохнула Надежда Николаевна.
- О, нет, что вы! Нет, тысячу раз нет! Отсталые нации не способны дать Чайковского, Даля, Григоровича! Но об этом после... Так вот, интересно, что обычай одаривания отмирает постепенно, в соответствии с прогрессом в развитии общественного организма. Взять, например, кредит. Мы берем в банке деньги, а потом возвращаем с процентами. У индейцев роль кредита играет участие в потлаче, понимаете?
- Кажется, понимаю.
- То есть устроил вождь какой-нибудь праздник жира...
- Жира?
- Да. Где жир ложками едят.
- Какая гадость! - поморщилась Надежда Николаевна, прикладывая руку к горлу. Она попыталась сделать еще одну затяжку, но тут же бросила папиросу на землю и растоптала ее каблуком.
- Да. Но при некоторых условиях и для нас жир может стать предметом наслаждения. Нам просто не приходилось голодать. Я, впрочем, голодал, для опыта. А у голодающих брезгливости не бывает. У них все культурные гастрономические наслоения исчезают и тон начинают задавать прежде всего грубые требования организма. А дикари голодают часто.
- Ну хорошо. Накормил вождь своих подданных...
- Соплеменников. Это разные вещи. Вождь - не царь, его и заменить можно. Очень даже просто - путем тоже потлача, но более щедрого.
- Как интересно... И смешно немного. Продолжайте. Накормил вождь жиром...
- И поевшие жира становятся его должниками. Впрочем, поедание жира - только начало. Дающий потлач устраивает и настоящее пиршество, а потом раздает ценные между индейцев вещи. Всякие там одеяла, ружья, муку и так далее. Интересно, что белые власти борются с этим обычаем.
- Что же в нем плохого?
- Доведение, с точки зрения белых, до абсурда. Высшей формой потлача становится уничтожение имущества, отречение от него.
- Ради чего? Ради кого?
- Ради предков, например. Есть миф, по которому предков можно воскресить чередой богатых потлачей. Но этот миф - только повод, конечно. Главное - это унизить соперника, который, возможно, тоже дал потлач, то есть дал тебе в долг. Унизить, поставить его в тень своего имени. Ну, и остальных получателей потлача тоже. Такая вот война имуществ. Разумеется, когда белая администрация в Америке видит, что индейцы уничтожают свои продукты, свой жир, когда те топят лодки, жгут дома, они почитают себя обязанными остановить это безобразие.
