Джеймс Риз - Книга колдовства
В заливе скопилось так много лодок, что создавалось впечатление, будто можно добраться до берега, перепрыгивая с одной на другую. Никогда еще мне не случалось видеть столько парусов. Это было поистине удивительное зрелище. Мачты казались плавучим лесом, растущим между синим морем и голубым небом. А флаги! Mon Dieu, там были флаги всех стран света.
Разумеется, в первую очередь там виднелись красно-желтые испанские стяги, а также другие, принадлежащие менее крупным странам Испанского материка.[27] Сине-бело-красные полотнища Франции. Флаги Соединенного королевства с их замысловатым переплетением трех крестов. Английские флаги с красным крестом святого Георгия на белом поле. Черные двуглавые орлы на вымпелах Австрии. Гюйсы[28] России и Пруссии. Флаги других кораблей, прибывших из Голландии, Италии и Бразилии. И конечно, там реяли звездно-полосатые стяги, такие же, как на «Афее». Признаюсь, подобное défilé[29] наций поразило меня. Я и не подозревала, что Куба — крупный центр мировой торговли.
На самом же деле в те годы, как и сейчас, с Кубы вывозили сахар, патоку, ром, табак, сигары, кофе и другие товары. Я об этом знала, но не догадывалась, как много товаров Куба ввозила. Помимо кукурузы из Коннектикута туда везли рис из Каролины, вяленое мясо из южных американских штатов, вина со всех концов мира, не говоря уж о промышленных изделиях из Англии и бог весть откуда еще. Кроме того — я услышала об этом не без тревоги, — некоторые из судов, окруживших нас в гавани, успели побывать во второстепенных портах Кубы, чтобы тайно сбыть там рабов. Остров издавна слыл и до сих пор являлся средоточием этой позорной торговли. Похоже, так и будет до тех пор, пока Кубу тяготит испанское иго.
Тогда, в 1837 году, на Кубе действовали так называемые «смешанные комиссии», занимавшиеся освобожденными рабами или, как их называли на острове, «эмансипадос». Тем не менее все принятые в начале века законы, ставившие целью искоренение рабства и навязанные Британией, совершенно не действовали, и работорговля процветала — пусть не в порту Гаваны, зато по всему близлежащему побережью. Таможенники за вознаграждение позволяли высаживать на берег чернокожих рабов, и те прямиком отправлялись на плантации сахарного тростника, что приносило Испании немалую прибыль. Не сомневаюсь, что рабство изобрели в аду.
Но если рабов завозили через второстепенные порты и нелегально, то все прочие товары прибывали — как и я сама — на раздутых парусах, со всеми необходимыми документами прямо в Гавану, считавшуюся главными торговыми воротами Кубы.
Вскоре наш «Афей» окружила флотилия мелких лодчонок. Их хозяева не представляли ни таможню, ни испанские власти — суденышки были нагружены сигарами, апельсинами и тому подобными товарами, так как их «капитаны» занимались мелкой торговлей. Они выглядывали из-под полосатых тентов и громкими криками приглашали делать покупки. Другие, которым нечего было продать, выискивали пассажиров, желавших добраться до берега. Конечно, это было незаконно, так как никто не имел права сойти с корабля до прибытия карантинного инспектора — он был виден издалека в своем белоснежном льняном костюме, с зажатой в зубах сигарой и красной кокардой на соломенной шляпе. Этому сеньору надлежало убедиться воочию, что и судно, и его груз, и команда пребывают в полном порядке и добром здравии, после чего на борт допускался представитель таможни. Таможенник с капитаном уединялись в каюте, чтобы проверить список пассажиров, паспорта, декларации и, самое главное, наличность, после чего удовлетворенный инспектор позволял всем прибывшим высаживаться на берег вместе с багажом.
Но в тот день я решила не ждать приглашения портовых чиновников. Еще до их прибытия на борт «Афея» я незаметно подозвала к себе Каликсто (хотя могла бы просто пожелать, чтобы он подошел, как мы, сестры, умеем делать) и сообщила ему, что уже собралась. Вскоре мы уже находились в лодке, развозившей фрукты, и под ее изумрудным тентом, никем не замеченные, добрались до берега. Как уже сказано, я решила избежать возможных осложнений, поскольку меня тревожило излишнее спокойствие капитана. Не могла же я оставить Каликсто расхлебывать кашу, которую сама заварила.
Вот так я высадилась на Кубе без официального разрешения, то есть не получив законного паспорта с печатью, подписью и бог знает чем еще. По правде сказать, я попросту запаниковала. Каликсто было проще, поскольку он родился на Кубе. Но я не слишком волновалась по поводу документов: у меня водились деньги, а Куба считалась страной взяточников, поэтому я очень быстро стала ее законной жительницей. Во всяком случае, так говорилось в полученных за пару песо бумагах со всеми соответствующими подписями. Там говорилось также, что я имею право на свободу передвижения и могу «ехать в любом направлении» в течение одного месяца, а по окончании данного срока мой паспорт подлежит возобновлению. Один месяц? Если Себастьяны на Кубе нет — а я сомневалась, что она здесь, — мне хватит месяца, чтобы отыскать человека, обозначенного в письме моей soror mystica буквой К. Я была в этом уверена, хотя Гавана оказалась городом весьма многолюдным, если судить по порту. Одного я не знала и даже не могла предположить: что таинственный К. сам отыщет меня. Ведь он, оказывается, искал меня всю свою жизнь.
Кэл без колебаний сел со мной в лодку, нагруженную фруктами, а потом пошел за мной в город, как приблудившийся пес. Он смотрел на меня таким преданным взглядом, что я удивлялась. Ведь он не испытал на себе воздействие моих чар, вовсе нет. Я хорошо выучила данный мне урок и никого не принудила бы любить меня, как опрометчиво сделала когда-то. Я вообще не говорила Каликсто о том, что хочу видеть его, и не уговаривала составить мне компанию. Когда я говорила с ним, я берегла слова. Правда, я обещала ему объяснить таинственное происшествие. Возможно, именно из-за этого Кэл не отходил от меня ни на шаг. Меня это устраивало.
Мы шли от порта по городским улочкам, поднимаясь все выше. Мы боялись преследования, а улицы были забиты солдатами. Я не могла понять, английская или испанская на них форма, но, когда отважилась приблизиться, не услыхала ни слова — ни по-английски, ни по-испански: они шли молча. Лица солдат были смуглые, и я все-таки предположила, что они испанцы. Если так, почему мне показалось, что на них английское обмундирование? На одних были широкие парусиновые брюки, синие мундиры и соломенные шляпы с вышитыми на лентах именами кораблей, где эти солдаты, видимо, служили. Другие изнемогали от жары в теплых полосатых форменных одеяниях из индийской льняной ткани, известной как «сиасака». Обшлага у них были из ткани разных цветов — очевидно, чтобы различать звания и чины. Офицеры, решила я. Но к чему этот военный парад на улицах города? Я спросила Каликсто, но он лишь пожал плечами в ответ. Без сомнения, солдат отпустили на какую-то церемонию или публичную казнь; вскоре мне довелось узнать, что такие зрелища часто устраиваются на Кубе и все кубинцы — будь то креолы, уроженцы острова, или «пенинсуларес», то есть прибывшие на жительство испанцы, — выходили на площади Гаваны в надежде увидеть, как кому-то выдавливают глаза, или казнят посредством гарроты,[30] или предают смерти каким-то другим образом.
