Джеймс Риз - Книга колдовства
— Курс на Гавану.
Потом капитан удалился в каюту, чтобы вновь предаваться своим одиноким размышлениям, а все прочие предались рому, считая смерть Диблиса подходящим поводом для выпивки. На том все и закончилось.
Что касается Каликсто, я попросила одного из моряков поменяться с ним койками. Я сказала, что парень слишком много увидел и вытерпел, чтобы возвращаться в каюту кока. (Если вы думаете, что мне удалось тронуть сердце этого матроса, вы ошибаетесь: его сочувствие пришлось купить за реал.) Каликсто залез на верхнюю полку, прямо напротив моей, и смотрел на меня оттуда так пристально, что мне приходилось только догадываться, какие именно из моих колдовских действий юноше удалось подметить. (Ответ: все.) Когда забрезжил рассвет, я наконец решилась ответить на его невысказанный вопрос:
— Я все объясню. Позже. А сейчас давай спать.
Затем я повернулась к нему спиной и, погружаясь в сон, сомневалась, что смогу… объяснить все… когда-нибудь позже.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Не обращай на него внимания; пусть себе уходит. А затем созови всех остальных сторожей, и возблагодарите Господа, что избавились от мошенника.
У. Шекспир. Много шума из ничего (Перевод Т. Щепкиной-Куперник)Мне казалось, что я совсем не спала в ту ночь, но я отчетливо помню, как проснулась от утреннего выстрела пушки форта Морро. Если бы накануне я не слышала точно такой же выстрел, возвещавший приход ночи, то решила бы, что на нас напали пираты. Говорили, что пираты буквально кишат не только в здешних водах, но и в портовых городках всех окрестных островов. Когда выстрел прозвучал, я вздрогнула, резко поднялась и села на койке, сильно ударилась лбом о потолок и набила большую шишку. Только после этого я заметила, что все остальные койки, включая место Каликсто, пусты.
Поднявшись на верхнюю палубу, я увидела, что мы держим курс к узкому проходу в скалах, увенчанных впечатляющими постройками, похожими на замки. Вскоре я узнала, что это форты. Помимо самого Морро с его двенадцатью пушками, именуемыми (на несколько еретический лад) «апостолами», вход в Гаванскую бухту защищали и другие крепостные сооружения.
Гавана. Вот мы и здесь. Ох, как забилось мое сердце.
Но куда подевался Каликсто? Неужто наш подозрительный капитан посадил его под замок, а потом заставил все рассказать о гибели Диблиса? Я по-прежнему сомневалась, что Каликсто увидел достаточно для того, чтобы мне вменили в вину какое-либо колдовство. Он стал свидетелем… ну, скажем, обыкновенного убийства. Он видел, что мне удалось заколоть Диблиса и сбросить его тело в воду. Но мог ли он объяснить, почему игла с невероятной скоростью пронеслась сквозь ночной мрак по спирали и попала в десятку — в глаз нашего кока? Кто поверил бы этому пареньку, если б он рассказал, что я — при моей высокой, но все-таки гибкой и стройной, весьма деликатно сложенной фигуре — легко перебросила через гакаборт такого упитанного мужчину, как Диблис? Лучше бы юношу не допрашивали, ибо мне не хотелось осложнений ни с какой стороны — ни со стороны команды, ни со стороны капитана, ни со стороны представителей портовых властей, которым предстояло появиться на шхуне.
Но я опасалась зря. Выйдя на верхнюю палубу, я нашла там Каликсто, и он смотрел на меня. Сначала мне показалось, что на его лице отразилось беспокойство, но вскоре поняла: это было любопытство. Все бесчисленные вопросы, накопившиеся у него, сводились к желанию знать правду. Пожалуй, он испытывал не столько изумление и интерес, сколько восхищение. Я остановилась и долго наблюдала за ним, обещая себе все ему объяснить. Да, но с чего начать? И как найти слова, чтобы он правильно меня понял?.. К счастью, когда судно входит в порт, на его борту всегда много работы; и обязанности юнги не позволили Каликсто приступить к расспросам в то утро.
На завтрак я выпила кофе и съела немного старого печенья; и то и другое было горьким, и эта горечь была сродни моим ощущениям после смерти Диблиса. Со мною заговорил шотландец Эверард, один из матросов. Прислонившись к рее, он заявил, что, если ему и завтра придется пить после побудки такой же сироп (он кивнул на оловянную кружку с жутко переслащенным пойлом), он заскучает по «синему дьяволу», откинувшему копыта. При этих словах он отхлебнул из кружки, потом наклонил ее и подождал, пока черный, как деготь, кофе выльется на палубу. Затем последовал еще один комментарий, без каких-либо сожалений об умершем. Когда Диблис напивался, сказал шотландец, он любил поразвлечься со своим Утей (тут я с трудом подавила желание спросить, знала ли команда об этих извращенных игрищах), пока кое-кто не пришел на помощь бедному юноше. Во время борьбы захмелевший Диблис поскользнулся, его жирная туша упала на гакаборт, перевесилась через него, свалилась за борт и отправилась на дно морское. История не вызвала у моряков сочувствия, но немного развлекла их. Всех забавляло, что мне — именно мне, единственному из всех — удалось справиться с Диблисом. Это произвело на них сильное впечатление. Меня не только никто не обвинял и не хотел наказать — меня почти что хлопали по плечу и поздравляли с тем, что я «здорово сделал свое дело». Короче говоря, они куда больше скучали по кофе, приготовленному Диблисом, чем по нему самому.
Но разве капитан не должен был подать официальный рапорт о пропаже одного из членов экипажа? Вне всяких сомнений, ему требовалось внести изменения в судовую книгу и в документы для кубинской таможни. Как он объяснит властям то, что мог увидеть… нет, то, что он видел — я готова была в том поклясться, — когда вышел на корму, а Диблис еще покачивался в море совсем близко от борта? Игла для сращивания канатов блеснула в ночи, как молния. Разве можно было ее не заметить? Я подумала, что лучше скрыться и не попадаться никому на глаза. После завтрака я вернулась в свой кубрик, чтобы упаковать вещи и подготовиться к Гаване, а также к тому, что меня там ожидало.
Потом мне показалось, что «Афей» замер у причала, и я вновь поднялась на верхнюю палубу. Я решила, что наше путешествие наконец закончилось. Каково же было мое разочарование — и это слишком мягкое слово, — когда я увидела, что до пристани еще далеко. Просто мы находились в самом дальнем конце пролива у входа в гавань и чего-то ждали. Чего бы, удивилась я.
Я устроилась на корме, где еще можно было разглядеть несколько пятен крови (они могли бы вызвать у меня une crise de conscience, приступ раскаяния в содеянном, но только не в тот день), и попыталась как-то отвлечься от печальных воспоминаний минувшей ночи, перечитывая письмо Себастьяны. Я успела пробежать его глазами его в пятый, десятый и пятнадцатый раз — при этом гадала, ждет ли Себастьяна меня в Гаване, строила предположения о том, кто такой таинственный К., и так далее, и тому подобное, — пока дождалась момента, когда паруса вновь были подняты. Должно быть, я пропустила прибытие лоцмана, который должен был провести «Афей» по гавани, заполненной судами. После этого промаха я стала внимательно следить, не приближается ли к шхуне лодка с таможенниками или офицерами, состоящими на службе у испанской короны. Однако вскоре я опять отвлеклась.
