Александр Бушков - Сибирская жуть-2
ПЕСНОПЕНИЕ ШАМАНКИ СЫНКОИК
Когда еще весь мир наш создан не был
И не было живых существ, тогда
Там, наверху, синело только небо,
Здесь, нанизу, синела лишь вода.
И не было Земли прекрасней нашей,
Ни травы, ни деревья не росли,
И — ни людей, ни пташек, ни букашек.
Что мы зовем соринками Земли.
Одно Ламу плескалось в этом мире,
От края и до края — океан.
Потом возник на кромке водной шири
Клочок земли с олений кумалан.
Земная твердь росла, как на опаре.
Воздвигли горы мамонты, Сэли,
А там, где змеи проползли, Джабдары,
За ними следом реки потекли.
Тогда и мы пришли на Землю с вами —
И люди, и олени, и зверье.
Хватало места всем под небесами,
В достатке были пища и питье.
Но Харги вдруг явился к нам из мрака
И наши души злобой отравил.
Своих собратьев предала собака,
И человек оленя покорил.
И вот, скажите мне, куда пропали
Те мамонты, Сэли, творцы всех гор?
Джабдары-змеи где, что прокопали
Речные русла сквозь земной простор?
И где, скажите мне, стада оленьи,
Маралы где, таймени, крохали?
Большого Мяса новым поколеньям
Не сберегли мы, сор и прах Земли.
Его уничтожаем мы беспечно
Отравой, и машиной, и ружьем.
Сживаем братьев — разве человечно? —
Со свету, на котором все живем.
Терзая Землю, лезем вон из кожи
И даже не предчувствуем беды.
Усталая, она рожать не сможет,
Оставит нас, безумцев, без еды.
Тогда опять — ни пташек, ни букашек…
И человек за мамонтом, Сэли,
Уйдет навеки, и куда, не скажет,
Рассыплется соринкою Земли.
Уйдет последний след земного рая
Тем островком с олений кумалан.
И будет вновь от края и до края
Одна вода. Холодный океан.
ОБРАЩЕНИЕ К ШИНГКЭНУ, ДУХУ ЛОСЯ
О, дух Лося, Шингкэн, ты услышь голос мой,
Это я, Амарча, из чемдальского рода.
Помоги, дай надежду на встречу с тобой,
Подвело животы у лесного народа.
От меня не таись и следов не скрывай,
Не летай невидимкой вокруг, ты ж не птица…
На земле, на ветвях метки мне оставляй.
Я найду. Я не слеп и не буду лениться.
Подкрадусь осторожно, ползком, точно рысь,
Ну, а ты, чтоб не чувствовать лишних страданий,
Не беги, левым боком ко мне становись,
В сердце я попаду — и не будешь ты ранен.
О, понятливый зверь, водохлеб, листвоед,
Мяса целую гору таскаешь напрасно,
Пожалей нас… Вон дети мои ждут обед,
Мерзнем мы без еды, и костры наши гаснут.
А с тобой и в мороз заживем без помех.
Помозгочим, отведаем свежей печенки,
Да под шкурами будем посапывать в мех,
Наслаждаясь теплом и уютом ночевки.
ОБРАЩЕНИЕ К ИДОЛУ БЭЛЛЭЮ ПОСЛЕ НЕУДАЧНОЙ ОХОТЫ
О, Бэллэй, ты всегда мне помощником был,
Да и я в должниках у тебя не ходил.
Каждый раз, как, медведя убив, свежевал,
Его ухо на платье тебе отдавал.
Посмотри на себя, если ты не слепец:
Из лосиной сердечной рубашки чепец,
Лоскутков разноцветие, бус и пера —
Не жалел я тебе для наряда добра.
Сколько раз угощал тебя свежим жирком,
Возвратившись с добычей домой вечерком,
Чем же нынче тебя рассердил я, Бэллэй?
Почему перестал гнать под выстрел зверей?
Разленился, однако… Лежишь, старый пень,
Да сосешь, словно гость, свою трубку весь день.
Ты лицо потерял! Песьей шерстью оброс!
Вон с почетного места, завшивевший пес!
Иль не слышишь — ребенок без мяса ревет,
Да и мой, посмотри, подтянуло живот.
Всю тайгу мне сегодня обрыскать пришлось,
По хребтам, по распадкам носился, как лось,
Но собака нигде даже носом не повела —
Нет звериных следов. Вот такие дела…
Я принес этот прут, чтоб тебя отстегать,
Коли больше не хочешь ты мне помогать.
Или брошу в огонь тебя… Все. Я молчу.
Слышал, если не глух. Я, Бэллэй, не шучу!
ШИНГКЭЛЭВУН (СИНГКЭЛЭВУН, ХИНГКЭЛЭВУН)
ПОЙТИ ЗА ШКУРОЙ — ДОБЫЧЕЙ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Этот обряд был распространен у эвенков Подкаменной и верховий Нижней Тунгусок на территории нынешних Байкитского и Тунгусско-Чунского районов. Совершался чаще всего летом, перед началом промысла на парнокопытных животных всем родом-стойбищем.
На сцене большой чум…
Поскольку действие обряда будет проходить не в лесу, а на сцене, значит, и устройство шаманского чума будет, естественно, намного упрощенным. И еще оговорка: нынешние исполнители, в силу многих причин, мало знакомы с шаманскими обрядами, с его древним философским мировоззрением, устройство декораций, некоторые сцены, думается, будем давать с пояснениями. Это будет на пользу участникам и поможет им более осознанно импровизировать в ходе представления.
Итак, на сцене большой чум, способный вместить всех сородичей стойбища — мужчин, женщин, стариков и детей. Для зрителей — это может быть полчума, обращенного к ним, чтобы было все видно. Посредине чума — костер. (Надеюсь, постановщики обряда-представления знакомы с технологией имитации костра, где главную роль выполняют красные лампочки). Он чуть тлеет. Через дымовое отверстие рядом с костром опущена молодая тонкая лиственница, символизирующая мировое дерево — туру. Комель туру стоит подле очага. На малу — почетном месте — разостлан кумалан, на котором будет сидеть шаман. Если действие предполагалось и на воде, то на этом месте сооружался плот из деревянных изображений духов тайменей. Но в данном случае — кумалан. Справа и слева от кумалана к шестам чума приставлены небольшое копье, пальма, рогатина, трехзубый расщеп из молодой лиственницы и лежат изображения рыб — щуки и ленка. Это оружие в борьбе с чужеродными враждебными духами, а щука и ленок — охрана.
Чум осмысливается в шаманском обряде, как Дулин буга — Срединный мир, где мы живем. К востоку от входа в чум сооружается дарпэ — галерея из молодых живых лиственниц и разных изображений духов и тоже осмысливается, как вершина мировой реки, то есть Угу буга — Верхний мир. К западу от входа в чум сооружается онанг, олицетворяющий Хэргу буга, то есть Нижний мир, и он, соответственно, устраивается из мертвого леса — пеньков, валежника, всякого хлама.
По краям дарпэ ставятся нэлгэт — небольшие столбики из молодых лиственниц, вырванных из земли вместе с корнями. Верхушками нэлгэт втыкаются в землю, корнями обращены кверху. Это шаманское дерево Верхнего мира.
