Александр Варго - Гурман
Она переоделась и принялась за дело. Мила готовила овощной суп, с величайшей осторожностью работая ножом. Не хватало еще совсем отхватить себе палец. Порезав картофель и помидоры, она пошарила рукой на полках и достала консервную банку. Некоторое время Мила держала ее у самых глаз, силясь разглядеть надпись, потом встряхнула. Наконец она поставила банку на стол, выдвинула ящик и принялась на ощупь искать консервный нож.
— Эй, ты что? — удивленно спросила Динара, курившая у окна. — Это же персики! Ты в суп, что ли, их запустить хочешь?
Рука Милы застыла на месте.
— Разве это не горошек?
— Горошек я вчера переставила, вон он, на верхней полке. А это персики. — Динара затушила окурок в блюдце с отколотым краем и подошла к Миле. — Ты что, совсем не видишь? — Няня ткнула пальцем в ряд ярко-зеленых баночек.
Мила нерешительно подняла голову и посмотрела, как ей казалось, на банки. Суп уже почти дошел, ей нужно было бросить в него горошек. Она начала нервничать.
— Эй!.. — уже тише позвала Динара и поводила ладонью перед лицом поварихи.
Мила, не моргая, продолжала с жалкой растерянностью смотреть куда-то в стену.
— Да ты ослепла! — ахнула Динара. — А еще притворялась, что видишь.
Эта фраза неожиданно вывела Милу из себя.
— Замолчи! — крикнула она сквозь слезы, развернулась, чтобы достать эти несчастные банки с горошком, и сильно ударилась локтем об кастрюлю.
Алюминиевая пятнадцатилитровая громадина моментально перевернулась, кипящий суп хлынул на пол. Динара взвизгнула, отпрыгнула в сторону, и кухню тут же заполнил горячий пар. Мила неуклюже попятилась, но обжигающие капли все равно попали ей на икры и лодыжки.
— Дай мне тряпку, — сказала она, стискивая зубы.
Няня фыркнула и швырнула швабру ей чуть ли не в лицо.
— Кобыла! — бросила она, схватила сигареты и выскочила из кухни.
Через несколько минут состоялся разговор с Алевтиной Дмитриевной, заведующей детсадом, грузной пятидесятилетней женщиной. Он был предельно коротким.
— Ты, конечно, извини, но работать здесь не будешь. Сегодня ты кастрюлю опрокинула, а завтра с плитой не справишься, газом детей потравишь, а то и весь сад взорвешь. Так вот, Людмила. Давай расстанемся по-хорошему. Уходи по собственному желанию.
— Что же мне делать? — тихо спросила Мила.
Она не стала поправлять заведующую. Та постоянно называла ее Людмилой, особенно когда была недовольна ею, то есть практически постоянно.
— Мне почем знать? Нас и так проверками замучили. Оформляй инвалидность, пускай тебе пенсию платят, — сказала Алевтина Дмитриевна без тени сочувствия в голосе.
Мила чувствовала, как ее горло заполнял шершавый комок, мешающий дыханию. На негнущихся ногах она прошаркала на улицу и опустилась на лавочку. Ее лицо прорезали глубокие морщины, но глаза оставались сухими.
— Все будет хорошо, — произнесла женщина ровным голосом.
С утра Георгия разбудил звонок. Он с трудом отлепил от подушки голову, тяжелую с похмелья. В глаза словно сыпанули толченого стекла, а глотка напоминала раскаленный тоннель с шершавыми стенами, по которому еле-еле двигался поезд — распухший язык.
«Катя?»
Но это была не Катя. Она теперь вообще никогда ему не позвонит, и с этим придется как-то свыкнуться. Звонили из мотосалона, в общем-то, с отличной новостью. «Харлей», которого он ждал так долго, наконец-то пришел. Но эту новость на фоне разрыва отношений с Катей он принял более чем сдержанно, почти равнодушно. «Харлей», ну и ладно, подумаешь.
Сполоснув припухшее лицо ледяной водой и выпив две чашки крепкого чая, он набрал номер Дантиста. Тот сообщил, что в клубе сегодня дежурит Монгол. Гунн связался с ним и предупредил, что заедет за «Газелью», чтобы на ней забрать из салона мотоцикл. Обратно он поехал бы на нем, но эти уроды из салона выкатывали байк из контейнера и нечаянно сломали ручку газа. Менеджер обещал в кратчайшие сроки заменить ее на новую, но Гунн не хотел ждать. Ему поможет Эстет, у которого в гараже не только ручку газа, но и живого крокодила найти можно было.
На все про все ушло несколько часов. Сказать, что байк оказался роскошным, значит не сказать ничего. Зеркальный хром слепил глаза, а утробный рокот двигателя в обычной ситуации заставил бы сердце вице-президента клуба колотиться в разы быстрее, но не сейчас. Гунн безучастно смотрел, как трое работников салона с трудом заталкивали трехсоткилограммового красавца в «Газель».
Домой ехать не хотелось. Двинуть в «Берлогу»? Тоже неохота, да и рано сейчас. Георгий полез в карман за мобильником, быстро прошелся по списку контактов и принял решение.
Позвонив Монголу и предупредив, что «Газель» пока у него, вице-президент поехал в торговый центр. Там он купил бутылку виски, кое-какой закуски и направился к Слону. Пора вернуть должок.
Слон, он же Василий Матреночкин, проживал в частном доме, стоявшем на окраине Каменска. Его родители, пожилые пенсионеры, при всей своей толерантности и любви к единственному сыну не смогли вынести образ жизни своего чада, в связи с чем были вынуждены разменять квартиру.
Самое забавное, что на деньги, выделенные Слону, он вполне мог бы приобрести себе неплохую двушку в центре города, но толстяк поступил по-своему. Вопреки здравому смыслу он за гроши купил какую-то развалюху на опушке леса, а на весьма солидный остаток заказал себе новый мотоцикл.
Слон работал кладовщиком в салоне автозапчастей, иногда калымил татуировками. Он вряд ли смог бы накопить нужную сумму на любимый байк. Поэтому среди товарищей по клубу его поступок только приветствовался.
Звонка на воротах Слона, сплошь исписанных названиями рок-групп, не имелось, как и каких-либо запирающих устройств. Петли были просто соединены проволокой. Вообще-то, положа руку на сердце, брать из дома у Слона было особенно нечего, не считая дырявых покрышек и сарделек, которыми у толстяка был забит весь холодильник.
Гунн размотал проволоку и вошел во двор. Чисто вымытый, блестящий байк смотрелся в этом сером захолустье как мираж. Так же, наверное, выглядит бриллиантовое колье в грязной луже. Но мотоцикл был настоящим и спокойно стоял под мутными окнами покосившейся избушки. Значит, Слон дома.
Неподалеку от мотоцикла валялась старая, почерневшая от времени чугунная ванна. И где ее только Слон откопал?! Гунн поймал себя на мысли, что она куда больше гармонирует с домом, где обитает Слон, нежели его навороченный байк.
Дорожный капитан открыл ему дверь, и Гунн поначалу потерял дар речи, а потом чуть не расхохотался. Картина — хоть в рамку вставляй. На Слоне, кроме мультяшных трусов с пингвинчиками и старых шлепанцев, ничего не было. В руке он сжимал длинный нож. Пальцы и громадное брюхо, нависающее над трусами, были вымазаны чем-то бледно-красным, к телу липла шелуха от лука. На животе большими буквами было вытатуировано: «Русский кекс». Чуть ниже, сквозь завитушки черных волосков, просматривалась еще одна татуировка — извивающийся бикфордов шнур, который тянулся прямо от пупка.
— Ты кого замочил, Слон? — отсмеявшись, спросил Гунн. — Внутрь-то хоть пустишь, а?
— Я шашлык на запас готовлю, — буркнул тот, пропуская приятеля. — Будто ты забыл. Завтра фест в Шатиловске.
— «Барсы» будут у тебя в долгу, — с серьезным видом сказал Гунн.
Он огляделся и присвистнул. В прошлый раз, когда он был у Слона, тут царил такой бардак, что пройтись по комнатам можно было разве что в рыбацких бахилах. На полу валялось все, что только можно. На стенах с оборванными обоями вперемешку с картинами — Слон иногда рисовал — болтались мотоциклетные цепи и камеры. По углам красовались колеса, а вдоль стен — несметные ряды канистр с маслом, антифризом, краской и бензином.
Спал Слон здесь же. Кроватью ему служила дверь, где-то подобранная им. Вместо ножек он, не особо заморачиваясь, приспособил кирпичи и автомобильные покрышки. Над столь изысканным ложем висел мятый чайник, чтобы всегда можно было утолить жажду, не покидая такую вот постель.
Как можно было татуировать людей в подобных условиях, оставалось загадкой, но клиенты у Слона были. Их большинство составляли спившиеся панки. Чаще всего они расплачивались с громадным байкером жрачкой и выпивкой, которую совместно со Слоном и употребляли.
Теперь все изменилось. Если пол и был не идеально чистым, то на нем по крайней мере ничего не валялось. Все канистры куда-то исчезли, на стенах — свежие обои и флаг «Северных барсов». Вместо двери на кирпичах стоял довольно приличный диван, хоть и не новый, застеленный свежим бельем.
— В сарай перетащил весь хлам, — заметив изумленный взгляд Георгия, пояснил Слон. — Заколебал меня этот коровник. Ты чего приехал-то?
— Проведать старого друга, — ответил Гунн, вытаскивая из пакета виски. — И рассчитаться. Помнишь?
