Вук Задунайский - Балканский венец
«Был юный Влад Дракула одарен сверх меры умом и умением наживать себе врагов. Владел он латынью, немецким и венгерским языками, а потом еще и турецким. Воинское искусство постигал он не только на Западе, но и на Востоке, кои навыки потом неоднократно и с таким успехом применял. Да только одолеть ли ему было в одиночку таких врагов? Был Дракула ростом не низок, но и не высок, зато весьма крепко сложен. Имел он большой орлиный нос, зеленые, широко раскрытые глаза. Черные волнистые кудри падали на широкие плечи. И был он силен, как бык, и вынослив. Давно измученная войнами страна ждала такого господаря. Но разве под силу ему было изменить сей неправедный мир?»
А знаешь ли ты, сынок, кто таков господарь? Это плоть от плоти народа своего. Что у народа в голове – то в голове у господаря, ибо он не свободен. Чем сильнее страсти обуревают народ, тем сильнее бушуют они в господаре. А страсти тогда сильны были – ох, сильны. И главной из них был страх. Страх обуревал всех от мала до велика. Захватили османы соседние царства, железной сохой прошлись по Сербии и Болгарии, по Греции и Боснии. Отхапал султан себе и Южную Валахию, а жителей либо убил, либо обратил в рабов. Потому все боялись, все. Страх вползал в каждую деревню, в каждый дом. И пеленал этот страх господаря Влада, как крестильная рубаха младенца, – хоть сам он не ведал его. Страх народа сделал его жестоким, страх отрастил ему железные зубы и волчью шерсть. Мог господарь в те поры быть только таким – иль никаким не быть. Ведал Дракула, что сильный всегда прав. Про то же ведали и Штефан, господарь Молдавский, и Сигизмунд Люксембург, и султан Мухаммед. И так же поступали.
В одеяниях алых взошел Влад, сын Влада, на престол господарский, ибо пролил он уже кровь. Едва прибыв в столицу из турецкого плена, убил он Владислава Дэнешти, занявшего престол после убиения Мирчи, Владова брата. Казалось, и самого Дракулу постигнет вскорости та же участь, но судьба его была куда страшнее. Властители мира забыли до поры о Валахии, ибо бушевали тогда бури посильнее. В 1453 году захватили османы Константинополь. Пала Византийская империя, оплот веры православной. А потом поразила народы чума. Не щадила она ни турок, ни венгров, ни владык, ни рабов. Валялись вдоль дорог тысячи трупов, и волки жестоко терзали их. Забрала чума и венгерского короля Яноша Хуньяди, старинного недруга Дракулы.
И остался Дракула один на один с турками, как и отец его некогда. Легла на его широкие плечи тяжкая ноша. Разве под силу вынести ее смертному мужу? Только ежели научится он чудеса творить. И научился Влад. Начал он с того, что навел порядок в доме своем. Вскрыл Дракула могилу брата Мирчи, и увидали все, что перевернулся тот в гробу, ибо был погребен заживо. Было то на светлую Пасху Христову. Все жители столичные нарядились в лучшие свои одежды, вышли в храмы да на трапезы пасхальные. Не омрачало их радость то, что закопали они заживо господаря своего. Видит бог, Цепеш был справедлив! Отверг он Христа в душе своей, но сам был орудием господним. Приказал он заковать всех нарядившихся к Пасхе в цепи, как рабов, и отправил их строить замки и укрепления для войны с турками. И трудились там несчастные, пока не умерли, а богатые их одежды не превратились в груды тряпья.
Время было таким, сыне. Испаскудился народ. Трудиться не хотел никто, только торговать. Поля лежали заброшенными, скотина ходила голодная, зато через одного тянули люди все, что плохо лежит. Распутничали жены по корчмам, валялись пьяницы вдоль плетней. Отвернулся народ от веры истинной – воровал, лгал, прелюбодействовал. И тогда отвернулся от веры сам господарь. Воров сажал он на колья на площадях, прелюбодеев – на перекрестках дорог, нечестных купцов семиградских – на торжищах, бояр же – на высоких местах, а колья покрывал золотом сусальным, дабы кол знатного человека отличался от кола простолюдина. Стали бояться в народе Дракулу более, нежели турок, и сразу наступили в стране порядок и процветание.
Не стало нищих на улицах, но не оттого, что пожег их Дракула – собрать всех нищих в хоромину и истребить их огнем даже ему было бы не под силу! А случай такой и впрямь был. Только спалил Дракула вовсе не нищих. Своими глазами видал я старинную валашскую летопись, где говорилось, что сжег Дракула бродяг, собранных им с ярмарок страны и якобы прибывших в Валахию для «изучения языка», а на самом деле – для того, чтобы шпионить. Страх был оружием Дракулы. Страхом он боролся с врагами своими, страхом одолевал их. И страх всегда шел впереди него.
Потянулся Ратко за кувшином воды, что стоял на столе, но от слов таких дрогнула рука его, задела за перо, и пролились чернила на бесценные пергаменты.
– Ох ты боже ж мой! – воскликнул отец Николай. – Бедный мой список с «Жеста Хунгарорум»[49]! Почто ж ты, скорпий, венгров обидел?
Грозно говорил отец Николай – и улыбался при этом. Не было в нем злости на ученика за испорченный пергамент.
– Ты только помысли, сынок, – продолжал отец Николай, отсмеявшись, – как милостив к нам Господь! То, что мы держим в руках, – это бесценное сокровище! Пройдут века, и люди забудут о том, что было. А кто им напомнит, кроме нас? То-то же! А мне теперь новый список делать…
– Я сделаю, отче.
– Ну ежели так, то поведаю я о том, как Дракула любил шутить над людьми. Прибыло однажды к нему посольство с дарами и посланием приветственным от какого-то другого господаря. Принял Дракула дары, да только когда начали послание зачитывать, все и обнаружилось – по недосмотру писцов посольских добавлены были к имени господарскому и титулам лишние буквы, посему к господарю Валахии обращались в послании так, будто он женщина. Посмеялся на то Дракула – и приказал отсечь послам да писцам уды срамные за ненадобностью, ведь отсекли они то же господарю, не поморщившись. И спросили тогда Дракулу – а что бы сделал он, ежели прибыла бы к нему с посольством какая-нибудь жена достойная да натворила бы такое, на что ответствовал господарь, что приказал бы пришить ей то, что отсек у мужей.
* * *
Умершу же тому воеводе, и краль пусти к нему в темницю, да аще восхощет быти воевода на Мунтиянской земли, яко же и первие, то да латиньскую веру прииметь, аще ль же ни, то умрети в темници хощеть. Дракула же возлюби паче временнаго света сладость, нежели вечнаго и бесконечнаго, и отпаде православия, и отступи от истинны, и остави свет, и приа тму. Увы, не возможе темничныя временныя тяготы понести, и уготовася на бесконечное мучение, и остави православную нашу веру, и приат латыньскую прелесть.
Просидел Ратко в келье отца Николая цельную ночь. Хоть и не верил отец Николай, что может нечисть спокойно гулять по монастырю, а все ж таки боязно было оставлять мальца одного в темное время. Слушал Ратко, что говорил учитель, смотрел, как обмакивает он перо в чернила и выводит красивым почерком:
