Лорел Гамильтон - Жертва всесожжения
Я оглянулась на Ашера. Он сидел на заднем сиденье совершенно неподвижно – прекрасная золотая статуя, но лишенная жизни.
Молчание заполнило салон, как ледяная вода. Мне хотелось хлопнуть в ладоши, заорать, зашуметь, чтобы они, черт их побери, ожили, но я знала, что толку не будет. Результатом будет моргнувший глаз и взгляд – не принадлежащий, а может, никогда не принадлежавший человеку.
Очень громко шуршало мое платье по обивке.
– Меня будут обыскивать, чтобы найти оружие?
В заряженной тишине мой голос прозвучал глухо.
Жан-Клод изящно мигнул, потом повернул ко мне голову. Его взгляд был скорее спокоен, чем пуст. Я подумала, не является ли такая неподвижность у вампиров видом медитации. Если переживем эту ночь, спрошу.
– Это будет вызов, mа petite. Они не станут мешать нам быть опасными. Хотя я бы не стал выставлять напоказ то оружие, что у тебя есть. Тот маленький пистолетик.
Я покачала головой:
– Я имела в виду большее.
– Большее? – приподнял он брови.
Я повернулась к Ашеру. Он мигнул и поднял на меня глаза. Включив свет в салоне, я увидела наконец истинный цвет его глаз. Синие. Но это неточно их характеризует. Они были настолько светло-синие, насколько темно-синими были глаза Жан-Клода. Светлая, холодная синева глаз лайки-хаски. Но не только глаза – еще и волосы. Раньше они казались золотистыми – обычный цвет темного блондина. В более верном свете салона я поняла, что это не иллюзия тусклого освещения, они и вправду золотые. По-настоящему золотые – такой цвет я видела только у бутылок или банок с золотой краской. Сочетание глаз и волос завораживало. Даже без шрамов он бы казался ненастоящим.
Я перевела взгляд на Жан-Клода. Он был красивее и без шрамов. У Ашера красота была чуть более мужественной.
– Вас создала одна и та же вампирша? – спросила я.
Жан-Клод кивнул, Ашер просто смотрел.
– Она что, хотела создать племенной завод сверхъестественно красивых производителей?
Ашер рассмеялся коротким лающим смехом, ухватился за израненную сторону лица и оттянул кожу от глаза, чтобы видна была бледная внутренняя оболочка орбиты. Лицо стало отвратительной маской.
– Ты считаешь меня красивым, Анита? – Он убрал руку с лица, и кожа щелкнула, став на место, упругая, как отпущенная резинка, совершенная в своем роде.
Я посмотрела на него:
– Что ты хочешь от меня услышать, Ашер?
– Я хочу, чтобы ты ужаснулась. Я хочу видеть на твоем лице то же, что вижу на всех лицах уже двести лет, – отвращение, омерзение, ужас.
– Извини, – сказала я.
Он наклонился вперед, выставляя шрамы на свет. Казалось, у него врожденное умение понимать, как будет падать свет и куда лягут тени. Годы практики, наверное.
Я просто смотрела. Смотрела в его светлые, безупречные глаза, на густую волну золотых волос, на полноту его губ. Потом пожала плечами:
– Что я могу сказать? Я из тех, кто западает на волосы и на глаза, а у тебя волосы великолепные и глаза восхитительные.
Ашер откинулся обратно. Он смотрел на нас обоих, и в глазах его бушевал невероятный гнев. Такой гнев, что мне даже страшно стало.
– Вот оно, – сказал он. – Вот. Ты меня боишься. Я это вижу, чую, ощущаю на вкус. – Он улыбнулся, довольный собой, даже как-то торжествуя.
– Скажи ему, чего ты боишься, mа petite.
Я посмотрела на Жан-Клода, снова на Ашера.
– Меня не шрамы пугают, Ашер. А твоя ненависть.
Он подался вперед, и – наверное, не нарочно, – волосы укали ему на лицо, как вуаль.
– Да, моя ненависть пугает. Внушает ужас. И помни, Анита Блейк: она направлена на тебя и твоего Мастера.
Я поняла, что он имеет в виду Жан-Клода. Теперь я уже не могла с этим спорить, хотя иногда и хотелось.
– Ненависть уродует, – сказала я.
Он зашипел, и ничего человеческого не было в этом звуке.
Я бросила на него скучающий взгляд.
– Брось, Ашер. Такое я уже видала, и не раз. Если хочешь изображать Большого Злого Вампира, становись в очередь.
Он резким, грубым движением сбросил пальто. За ним на сиденье упал коричневый твидовый пиджак. Ашер повернул голову, и я увидела, что шрамы уходят за воротник белой рубашки. Он начал ее расстегивать.
Я поглядела на Жан-Клода. Он сидел с бесстрастным лицом, предоставляя мне действовать самой. Ничего нового.
– Я не то чтобы не польщена предложением, но обычно у меня мужчины на первом свидании не раздеваются.
Он зарычал и обнажил грудь, не вытаскивая рубашку из штанов. Шрамы стекали по коже, будто кто-то провел по его телу разделительную линию. Одна половина бледная и прекрасная, вторая – чудовищная. На лице и на шее действовали аккуратнее, чем на груди. Шрамы пролегали глубокими туннелями. Кожа так покоробилась, что казалась ненастоящей. Шрамы уходили по животу под ремень.
Я глядела, потому что ему этого хотелось. Когда я наконец посмотрела ему в глаза, у меня не было слов. Мне когда-то промывали святой водой рану от укуса вампира. Это называется очищением, но можно назвать и пыткой. Я ползала, ругалась и блевала. Ту боль, что пришлось пережить Ашеру, я себе даже представить не могла.
Глаза у него были вытаращенные, бешеные и страшные.
– Шрамы до самого низу, – сказал он.
Перед мысленным взором мелькнула картина, которую я предпочла бы не видеть. Много что можно было бы сказать. «Ух ты!» – но это слишком отдавало бы школьными годами и жестокостью. «Сочувствую» – совершенно не к месту. Я развела руками, стоя на коленях на сиденье лицом к Ашеру.
– Я тебя уже спрашивала, Ашер: что ты хочешь услышать?
Он отодвинулся от меня как можно дальше, прижался к дверце джипа.
– Почему она не отворачивается? Почему это тело не вызывает у нее омерзения?
«Как у него самого» – эти несказанные слова повисли в воздухе, но остались у него в глазах, читались в его манере.
– Ты и в моих глазах не видишь ужаса, mon ami, – сказал Жан-Клод.
– Нет, я там вижу худшее. Я вижу жалость!
Он открыл дверь, даже не повернувшись, и я бы сказала, что он выпал из машины, но это было неверно. Он взмыл вверх, не коснувшись земли; засвистел, закружился ветер, и Ашер исчез.
12
Несколько секунд мы просидели молча, глядя в открытую дверь. Наконец я сказала, только чтобы прервать молчание:
– Как быстро здесь приходят и уходят!
Жан-Клод не уловил цитаты. Ричард понял бы. Он тоже любил «Волшебника из страны Оз». А Жан-Клод ответил серьезно:
– Ашер всегда прекрасно умел летать.
Кто-то захихикал, и этот звук заставил меня потянуться за «файрстаром». Голос был знаком, но интонация иная: высокомерная, гордо-высокомерная.
– Теперь меня не убить серебряными пулями, Анита. Мой новый Мастер мне это пообещал.
