Валерий Михайлов - В лабиринте версий
Его философия проста и вполне логична.
Труп – это просто труп, – частенько говорил он, вскрывая очередного подопечного, – и сейчас уже совершенно непростительно потакать человеческому идиотизму в виде ОСОБОГО отношения к мертвым телам своих собратьев. Подобное отношение вредно и опасно, потому что под кладбища отдаются огромные территории; уничтожается лес для производства гробов; кремация загрязняет окружающую среду… К тому же, уничтожаются миллионы тонн превосходного сырья, которое можно перерабатывать на удобрения, на альтернативное топливо, на мыло, в конце концов. А почему нет? Используя в хозяйстве трупы, можно облегчить жизнь живым.
Не думаю, что, оказавшись в больнице, да, еще и в такой должности, он оставил свое великое дело. Кстати, каждый раз, когда к нему приходят за анализами друзья, он пытается угостить их своей фирменной настойкой, но никто не соглашается её пить. Заканчивается эта часть дневника двумя странными вопросами, обведенными в рамку:
«При чём тут Сириус, и какого хрена им надо? И кто такой Ересиарх?» И всё же, кое-что о жизни Трубопроводова в больнице мне удалось выяснить.
Узнав, что жить ему, в общем-то, негде, заведующая отделением поселила Трубопроводова в одной из больничных палат с отдельным входом. Теоретически, палата была со всеми удобствами, но горячей водой там давно уже и не пахло, поэтому мыться приходилось в душевой котельной.
В котельной жил и работал Валентин Истомин, похожий на котельщика, как негр на руководителя ку-клукс-клана. Причем, если во врачи мог залететь кто угодно, то котельщик был человеком вольным по определению. Было Истомину чуть больше тридцати. На улице на него никто бы не обратил внимания, но, если бы Трубопроводова попросили охарактеризовать его в двух словах, он бы наверняка назвал Истомина человеком-загадкой. Умный, образованный, эрудированный, Истомин умудрялся, практически, всегда оставаться в тени. Он был со всеми приветлив, но всегда сохранял в отношениях с людьми некую дистанцию, которую никто не смог преодолеть.
Трубопроводов, который, по причине своей чистоплотности, каждый день заходил в котельную, тоже всеми силами старался пробиться к Истомину, но ему это тоже не удавалось. Котельщик всегда был приветлив, никогда не отказывался сыграть в шахматишки после душа, но на большее он не велся.
И однажды Трубопроводов понял причину такого его поведения. Как обычно, после душа они играли в шахматы, когда в котельную вошел дворник с рынка, расположенного по соседству с больницей. Это тоже был мужчина чуть старше тридцати лет. Похож он был на Джеймса Бонда, играющего роль дворника.
– Долой долоев, – сказал он, входя в котельную.
– Привет, заходи, – ответил Валентин.
Добрый день, – сказал он Трубопроводову, но руки не подал и не представился. Без всяких намеков Трубопроводов понял, что он здесь лишний. Поэтому, проиграв, по-быстрому, партию, он отправился к себе, размышляя над значением весьма странной фразы: «долой долоев».
Ночью Трубопроводову приснился Ересиарх.
– Закон синхронистичности верен потому, что они используют клоны чисел, – сказал Ересиарх.
– Ну и что? – спросил ни хрена не понявший Трубопроводов.
– Подумай сам, – ответил Ересиарх.
– Чего такой хмурый? – спросил котельщик, когда Трубопроводов забежал побриться перед работой.
– Сон не выходит из головы.
– И что тебе приснилось?
– Какой-то Ересиарх.
– Что-о?!!
– Я сам толком не понял.
– Тогда приходи сегодня вечером, ближе к десяти часам.
– Хорошо, – ответил Трубопроводов.
Весь день это приглашение не давало ему покоя и, едва дождавшись девяти часов, он отправился в котельную.
– Я не сильно рано? – спросил он.
– Как раз, есть время для шахмат, – ответил Валентин.
В 9-30 пришел Бонд «в костюме дворника».
– Долой долоев, – сказал он.
– Долоев долой, – ответил Валентин.
Войдя, Бонд несколько удивленно посмотрел на Трубопроводова.
– Его отметил Ересиарх, – пояснил Истомин.
– Рад знакомству, – сказал дворник, приветливо улыбаясь Трубопроводову, – Алексей, – представился он.
– Максим.
Минут через пять пришла прекрасная принцесса в костюме Золушки. Она, почему-то, работала уборщицей в хлебном магазине, несмотря на прекрасное образование и воспитание, которые ей так и не удалось полностью скрыть.
– Долой долоев, – сказала она.
– Долоев долой, – ответили мужчины.
Еще через пять минут в котельную ввалились диспетчер платного туалета, сторож с овощной базы, курьер, и вахтерша общежития палеонтологов. Все, как на подбор, молодые, красивые, породистые.
– Можно начинать, – сказал Валентин, когда часы пробили 10.
Все разом посмотрели на Трубопроводова.
– Сегодня ты здесь среди нас потому, что за тебя поручился сам Ересиарх. Сейчас у тебя есть выбор: либо ты говоришь «да» и становишься одним из нас, либо – «нет», и тогда мы больше никогда не увидимся. Пока ты не принял решения, ты остаешься чужим, а чужим мы ничего не объясняем. Другого шанса мы тоже не даем. И, прежде, чем дать ответ, прислушайся к тому, кто сидит у тебя внутри. Подожди, пока он не скажет свое слово.
– Я говорю «да», – произнес кто-то ртом Трубопроводова.
– Тогда исполни ритуал.
Валентин наложил Трубопроводову повязку на рот, затем трижды хлопнул в ладоши. Все сразу же повскакивали с мест. Каждый бросился выполнять свою часть работы.
Буквально, через минуту мужчины притащили в комнату огромный чан на трех ногах. Пока они наполняли его водой, женщины сорвали с Трубопроводова всю одежду. Они пришли к финишу одновременно.
После этого Трубопроводова посадили в котел. Валентин снял повязку со рта и поднес к губам Трубопроводова бокал с жидкостью цвета чистейшего рубина. После того, как Трубопроводов выпил все до последней капли, остальные участники ритуала быстро разделись и, взявшись за руки, принялись водить хоровод вокруг чана, читая, с торжественной интонацией, хором стихи Корнея Чуковского.
У Трубопроводова все поплыло перед глазами. Комната исчезла. Вместо неё появилось бесконечное пространство, залитое серебристым светом. Трубопроводов лежал на спине на операционном столе. Руки, ноги и голова были неподвижно зафиксированы. Остальные стояли вокруг стола. Они медленно читали странный текст:
О, Максим!
Пришло время ощутить новую Явь.
Твое эго и твои игры скоро увянут,
И ты предстанешь перед Чистым светом,
И вещи будут, как пустота, как пустота и чистое небо.
И обнаженный интеллект, как вакуум, прозрачен,
Назови этот свет собой, и станешь им.
Максим!
Смерть идет к тебе, смерть, но не гибель.
Помни, сознание умрет и вновь родится.
Воспользуйся моментом смерти и
Приобретешь совершенство, Просветление.
Помни, все живущее – едино.
Держи курс на Чистый Свет, и ты постигнешь
Значение слов Понимание и Любовь.
Если ты не можешь удержаться и выпадаешь
в контакт с миром, Помни:
Галлюцинации – это урок.
Они научат понимать себя и мир.
Твои глаза теперь без покрывала,
И с нервов спадает мох.
Смотри и помни, что все живущее – едино!
Держись за чувство Чистого Света.
Он проведет тебя через видения и научит, как
Войти в новую жизнь.
О, Максим!
Держись за Чистый Свет и помни,
Свет – энергия
Бесконечного пламени жизни.
Если ты видишь море, море суматошного цвета,
Не бойся: в этих морях еще никто не тонул,
Это море – ты.
Слейся с ним и раствори его в себе.
Помни также, за ширмой Майя,
Скрывается Финальная Реальность – Пустота, Ничто.
Ты сам, лишенный формы и цвета – Пустота.
Финальная Реальность, Свет, – Ничто.
За пламенем жизни, священное молчание –
Ничто, Улыбка Будды. Нет мыслей, нет видений,
цвета, – есть пустота.
Интеллект сияет блажен и молчалив – это Просветление.
Стань Буддой, осознай пустоту и сохрани осознание[6].
Закончив петь, мужчины надели сварочные маски, а женщины притащили из светящейся пустоты странное устройство, похожее на сюрреалистический пылесос. Надев темные очки, они принялись тщательно пылесосить Трубопроводова до тех пор, пока мысли, чувства, а, потом, и плоть не переместились во чрево пылесоса. Теперь Трубопроводов был на столе в своем освобожденном состоянии.
