Джексон Пирс - Красные сестрицы
— Вот как, — отвечаю я с неприкрытым разочарованием.
Обычно я не страдаю из-за того, что у меня нет нормальной жизни, без охоты, пока не сталкиваюсь с людьми, которым охотиться никогда не приходилось. Например, как Сара Уоррелл и ее подруги, которых я встретила в магазине неделю назад. Теперь же мне предстоит каждый день видеть тех, кто никогда не охотится и даже не знает, что фенрисы существуют… А я…
— Скажи… — начинаю я и оглядываюсь на Скарлетт. Она крепко спит, а не прикидывается — когда она притворяется, то дышит по-другому. Тщательно подбирая слова, задаю Сайласу свой вопрос: — Как думаешь, я хороший охотник?
— Конечно, — растерянно отвечает Сайлас. — Вы с Летт — лучшие охотники…
— Нет, не мы со Скарлетт, а я… Сама по себе?
Сайлас слегка притормаживает и удивленно смотрит на меня.
— Ну да. Рози, ты — прости за такое выражение — охрененно орудуешь ножом.
Я улыбаюсь и качаю головой. Мне вспомнилось, сколько раз Сайлас отчитывал старших братьев за использование неподобающей лексики в присутствии моих «невинных ушей». Пожалуй, мне даже приятно, что он изменил свое мнение.
— Именно. То есть, конечно, мы охотимся вместе. Но Скарлетт… Она вкладывает в это всю душу.
— По-моему, ты драматизируешь.
— Ты понял, о чем я. Она живет охотой.
— А ты?
— Не знаю. Может, и да. Не важно. Я обязана Скарлетт жизнью.
— Все так, но… Это вовсе не значит, что Летт имеет право тобой командовать, если ты не хочешь, чтобы тобой командовали. Погоди, нет, это как-то не так прозвучало. — Сайлас трясет головой и вздыхает. — Вечно я путаюсь в словах рядом с тобой, Рози.
— Да, есть у меня такое свойство, — отшучиваюсь я.
Сайлас кивает с очень серьезным лицом.
Я нервно улыбаюсь.
— Понимаешь, — продолжает Сайлас, — по-моему, сестра спасала твою жизнь не для того, чтобы ты потом отказалась от всего остального ради охоты, особенно если ты хочешь чего-то большего.
Я не отвечаю, потому что здесь-то и кроется самая большая проблема. Охотники не должны желать чего-то большего — по крайней мере не те охотники, что приходятся родней Скарлетт Марч. Непросто заниматься танцами, в то время как твоя старшая сестра в одиночку спасает мир.
Солнце карабкается все выше. Скарлетт просыпается, когда оно уже почти в зените. Первые признаки большого города появляются после полудня: мы минуем крохотные поселки вроде Эллисона, потом городки побольше; затем вдоль шоссе возникают ряды бензоколонок и автосалонов, и, наконец, на горизонте вырисовываются небоскребы.
Бросаю быстрый взгляд на Скарлетт. Она волнуется, взгляд мечется по городскому пейзажу. Обычно сестра скрывает тревогу за маской безразличия. Настрой Скарлетт передается мне, накатывает паника, вид шумных улиц отнюдь не прибавляет спокойствия. Кругом люди… я никогда в жизни не видела такого столпотворения! Повсюду машины, огромные здания, лабиринты из серо-серебристого бетона, подсвеченные яркими вывесками, огни рекламы и пронзительно-желтые такси. Скарлетт глубже вжимается в заднее сиденье, прячет под волосами изуродованную половину лица и подтягивает рукава футболки к самым кончикам пальцев.
— А вот и Андерн-стрит, — бормочет Сайлас и сворачивает на улицу — неожиданно темную, будто, несмотря на солнечный денек, над ней собирается гроза.
В сторонке приютилась облупленная церковь с заколоченными окнами. Другие здания на Андерн-стрит старые и ветхие, а на углу обосновалась компания подозрительных типов.
Сайлас притормаживает.
— Приехали, — решительно произносит он. — Андерн-стрит, дом номер триста тридцать три.
Он переводит взгляд на нас со Скарлетт, а мы пытаемся разглядеть здание.
Дом пристроился меж двух офисных строений, напротив пустыря. В прошлом, вероятно, особняк был элегантен и красив, но сейчас… На стенах облезшая белая краска, по обе стороны двери ржавые чугунные светильники, придающие всей картине викторианский вид, восьмиугольный свод уходит в небо. Из-за окон, задернутых разномастными занавесками, дом похож на лоскутное одеяло. Почему-то он кажется очень хрупким, как будто его легко смять и разрушить резким порывом ветра или метко брошенным камнем. На нас смотрят бродяги с обветренными лицами: сначала они изучают меня, а потом Скарлетт, на которую таращатся с явным удивлением. Сестра поправляет глазную повязку.
— Восьмой этаж, без лифта, — сообщает Сайлас, как будто боится, что мы внезапно передумаем.
— Из окна хоть что-нибудь видно? — спрашивает Скарлетт, игнорируя местный сброд.
— Да. Окно выходит на улицу, еще есть дверь на крышу.
— Здорово! — довольно говорит Скарлетт. — Наблюдательный пункт нам не помешает.
— Точно, — поддакиваю я, лишь бы что-нибудь сказать.
На противоположной стороне улицы виднеется пустырь, обнесенный ржавой «сеткой». По обе стороны от него стоят два заброшенных здания. На самом пустыре, заросшем высокой травой, видны остовы старых машин, призраки того времени, когда улица была более… оживленной. Под пристальными взглядами бродяг — скорее всего наших соседей — Сайлас разворачивается посреди улицы и не без труда паркует машину на маленьком пятачке у пустыря.
Баламут истошно вопит. Сказать по правде, я могу его понять, особенно если он разглядел наше новое обиталище. На мгновение вспоминаю домик, залитый солнцем, яркие цветы во дворе, легкий ветерок, пахнущий душистым сеном, глухое мычание коров…
Сайлас открывает дверь, и в салон врывается звук полицейской сирены. Скарлетт торопливо собирает вещи. Сайлас задерживает на мне взгляд, в котором проскальзывает легкое беспокойство.
— Все нормально, — мягко отвечаю я.
Только произнеся это вслух, я понимаю, что он так и не задал мне вопрос. Оборачиваюсь и забираю у Скарлетт корзину с Баламутом. Сайлас достает из багажника мою спортивную сумку и закидывает ее на плечо, а в руки берет видавший виды красный ящик для инструментов.
Один из мужчин присвистывает мне вслед, и Скарлетт тихо усмехается.
— Ну же, Рози, надери ему задницу! — тихо произносит она.
Сестра готова пылинки с меня сдувать, когда дело доходит до охоты, но ей кажется забавным, что обычные парни считают девушек совершенно беззащитными.
Дом не заперт, и входная дверь распахивается так внезапно, что едва не задевает Скарлетт по лицу. Внутри царит обстановка былого великолепия: потрескавшиеся мозаичные полы, обшарпанные перила и люстра, от которой отвалилось уже столько подвесок, что она напоминает простую лампочку, подвешенную под потолком. Лестница идет по спирали, у каждой квартиры — свой пролет. На полпути наверх из квартиры выглядывает мускулистый крепыш и хмуро наблюдает, как мы проходим мимо. Из его жилья тянет мерзостным сладковатым запахом.
