Роберт Мазелло - Кровь и лед
— Есть! Есть, сэр! — Кэтлин резко повернула штурвал вправо. Майкл ощутил во рту вкус пасты, которой совсем недавно наслаждался в офицерской столовой.
Наконец, достигнув дна пропасти, корабль замер, повернулся — теперь вода стояла высоченной стеной по обоим бортам — и начал заваливаться на правый бок. Даже здесь, на высоте никак не меньше девяноста футов над палубой и на огромном расстоянии от дизельных турбин, Майкл слышал рев и завывание двигателей, биение лопастей гребного винта — в какие-то моменты они и вовсе впустую молотили по воздуху. Корабль отчаянно лавировал между айсбергами, прокладывая курс, как по минному полю.
— Если вы религиозный человек, — произнесла Кэтлин, впервые посмотрев Майклу в глаза, — сейчас самое время помолиться. — Она снова повернула рулевое колесо вправо. — Под нами целое кладбище, где покоятся по меньшей мере восемьсот судов и десять тысяч моряков.
Неожиданно над ними, словно сказочный Тритон, вырос айсберг; ледокол несло прямо на него.
— Черт, я должна была его заметить, — пробормотала Кэтлин и тут же передала на навигационный мостик: — Да, сэр! Я его вижу, сэр! — И добавила, выворачивая штурвал: — Сделаю!
— Надеюсь, не я вас отвлек, — вставил Майкл, стараясь перекрыть грохот хлещущей в стекла воды и завывание ветра. — Я тоже его не заметил.
— Это не ваша обязанность, а моя, — бросила она.
Майкл умолк, давая ей сосредоточиться, а сам задумался о кладбище, которое находилось на дне под ними, о захоронении сотен кораблей — шхун и шлюпов, бригов и фрегатов, траулеров и китобойных судов, — затертых льдами, разбитых волнами, изодранных свирепым ветром. Подумал о тысячах человеческих жизней, сгинувших в бушующей бездне. Возможно, последнее, что эти люди видели перед смертью, были ломающиеся, как спички, мачты их кораблей или огромные льдины, толкающие несчастных в морскую пучину, на дно настолько глубокое — сколько, полторы тысячи метров? — что туда никогда не проникал лучик света.
Корабль вдруг быстро перевалился с одного борта на другой. Кэтлин повернула штурвал вправо и крикнула в микрофон капитану:
— Право руля, сэр!
Майкл тоже увидел волну. Полностью заслонив собой мертвенный свет неподвижного солнца, она стремительно росла и надвигалась на них стеной неимоверной ширины, играючи расшвыривая глыбы льда размером с дом.
— Держитесь крепче! — выкрикнула Кэтлин.
Майкл широко расставил ноги и развел руки в стороны, упершись в переборки. Никогда в жизни он не видел проявления столь грандиозного и яростного буйства стихии.
Кэтлин пыталась развернуть корабль, однако времени уже не оставалось, да и вал высотой никак не меньше сотни футов был чудовищно огромным. Как только сплошная стена клокочущей серой воды ринулась на ледокол, в воздухе мелькнуло что-то белое… нет, черное… нечто, не поддающееся определению, и, опережая саму волну, пулей понеслось в направлении мостика. Спустя мгновение иллюминатор с громким хлопком разлетелся вдребезги, будто в него выстрелили из дробовика, и все помещение, словно шрапнелью, засыпало осколками стекла и льда. Кэтлин вскрикнула, отлетела от штурвала и повалилась на пол, по пути врезавшись в Майкла; в последний момент он успел ее подхватить и немного смягчил падение. Журналист стер с лица ледяные брызги, и первое, что увидел, была… окровавленная голова белоснежного альбатроса, свисающая с рулевого колеса. Тело птицы застряло в разбитом иллюминаторе, неестественно вывернутые крылья торчали в разные стороны. Альбатрос был еще жив — издавал предсмертный клекот и продолжал щелкать переломанным клювом, расплющенным, словно нос боксера. Майкл как зачарованный глядел в его черные немигающие глаза, даже позабыв на миг и о чудовищной волне, и о распластанной на полу Кэтлин.
Залитая водой панель управления несколько раз мигнула синими лампочками приборов, словно в агонии, и потухла.
Волна схлынула; корабль со стоном перевалился сначала на один бок, затем на другой и, наконец, выправился.
Пока Майкл приходил в себя, а Кэтлин стонала на полу, баюкая ушибленную ногу, альбатрос в последний раз приоткрыл изувеченный клюв, издал слабый глухой клекот, и свет в его глазах угас, словно задутая свеча.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
20 июня, 1854, 11.00
Салон «Афродита», постоянным клиентам известный больше как «салон мадам Эжени», располагался на шумной улице Стрэнд, в самом ее конце. Крытые въездные ворота заведения украшал ряд висячих фонарей, и если они горели, значит, салон был открыт для посетителей.
Синклер не помнил такого случая, чтобы фонари не горели.
Он первым вышел из шикарного кеба, вслед за ним Ле Мэтр и Рутерфорд, которому пришлось расплачиваться с извозчиком. Слава Богу, человеком он был компанейским и щедрым — а сейчас вдобавок и подвыпившим, — тем паче что в скором времени ему предстояло оплатить еще и утехи в борделе. Мадам Эжени порой соглашалась предоставить кредит на обслуживание, однако, как истинный деляга, брала с него процент, а получить повестку в суд из-за просроченного долга салону «Афродита» никому не хотелось.
Все трое поднялись по ступенькам. Джон-О, ямаец высотой с башню и с двумя золотыми коронками на передних зубах открыл перед ними дверь и галантно отступил в сторону. Частых посетителей он знал хорошо.
— Добрый вечер. Мадам у себя? — немного заплетающимся языком поинтересовался Рутерфорд, словно они пришли нанести светский визит приличной даме.
Джон-О кивнул в направлении гостиной, частично прикрытой вельветовой портьерой красного цвета. Синклер услышал звуки фортепиано и молодой женский голос, поющий: «На живописных берегах Твида». Не долго думая, он направился прямо к свету и развлечениям, а за ним и остальные двое. Француз отодвинул краешек портьеры, и мадам Эжени, сидящая на диване между двух работавших на нее девиц, подняла взгляд.
— Bienvenue, mes amis! — воскликнула она, вставая с дивана.
Мадам напоминала старую курицу, в которую понатыкали новых перьев; грубая кожа скорее походила на шкуру свиньи, а пышное платье из зеленой парчи было сплошь усыпано фальшивыми драгоценными камнями.
— Как приятно, что вы снова ко мне заглянули!
Пока Ле Мэтр шутил и любезничал, Синклер не без удовольствия опустился на заваленную подушками тахту — твердости у него в ногах сейчас было не больше, чем у приятелей. Комната была очень просторной — некогда она выполняла роль выставочного зала библиографического общества, но поскольку библиофилов оказалось слишком мало, чтобы обеспечивать рентабельность учреждения, мадам Эжени воспользовалась удачной ситуацией и перекупила дом за гроши. Книжные полки в гостиной были уставлены разного рода безделушками — от бюстов Купидона до вазочек в китайском стиле, а над камином висела большая и довольно грубо выполненная копия картины «Похищение Леды Зевсом».
