Кирилл Партыка - Подземелье
Раисины пальцы скользнули по его бедру, нырнули в пах, цепко ухватили чувствительную плоть, отозвавшуюся сладкой болью. Сергей повалил Раису на спину, и, нависая сверху, попытался впитать ладонями живительные токи, пульсирующие в ее груди. Но что-то мешало цепи замкнуться, не включался двигатель экипажа, на котором так просто укатить, пусть и в минутное, но забвение…
— Не расстраивайся. Со всеми бывает.
— Я не импотент.
— Да уж я знаю! Просто полежи спокойно.
Сергей забросил руки за голову, наслаждаясь исходившим от ее бока теплом. Но словно червь какой-то копошился внутри, не давал заснуть.
— Чего они привязались ко мне?
— Кто? — Раиса запустила пальцы в шерсть на его груди. — Спи. Не хочешь?
Ничего он не хотел, ни спать, ни всего остального. Хотел понять, почему во сне и наяву всюду мелькают эти двое: девчонка и беловолосый солдат — то давая о себе знать намеком, едва уловимой тенью присутствия, то зримо напоминая, что какими-то необъяснимыми узами связаны с его судьбой.
— Ты зациклился на этом. Как заезженная пластинка, все крутишь одни и те же такты. Чем-то уж очень тебя зацепило.
— Гадкое, конечно, дело, но бывали погаже. И ничего, не цепляло.
— Мозги такая штука — щелей для тараканов хватает. Это невежество: первая сигнальная, вторая сигнальная, а все остальное — шиз. Умные люди давно сообразили, навыдумывали психоанализов. Может, копилось, копилось, и — на вот.
Строго диалектически — переход количества в качество. Я думаю, тебе даже не врач, тебе промыватель мозгов нужен. Или женщина хорошая, чтоб сразу все промыла, — неожиданно закончила Раиса и полезла целоваться.
Но он мягко отстранил ее.
— Понимаешь, что-то тут есть, смысл какой-то, разобрать только не могу. Эти двое, будто специально приставлены ко мне. Вроде, заранее запланировано все, или как это говорится, предопределено. Девку эту я живой и в глаза никогда не видел.
— Выкрутасы либидо, — вставила Раиса.
Но он, не обращая внимания, продолжал гнуть свое: про странную связь с убийцей и жертвой, про невероятные перевоплощения во сне и все не договаривал чего-то, словно опасался обнажить сокровенное. Но никак не оставлял вязкую эту тему.
Начал было о том, что на допросе однажды что-то такое скверное произошло с этим белобрысым воином… Но спохватился и оставил тему.
Вспомнил застольные байки педагога, но и о них толковал смутно, будто с двойным, одному ему понятным смыслом. Все промывал, промывал словесную породу, и злился оттого, что не отыскиваются в ней необходимые крупицы главного, а чего — и сам не мог объяснить.
Раисе и невмочь было от такого времяпрепровождения, и — мазохизм какой-то! — тянуло слушать странного этого мужика с его воспаленным стремлением познать не то сердцевину зла, не то зло в собственной сердцевине. Не похож он был на многочисленных ее знакомых, занятых помыслами о «бабле», престижных должностях, импортных «тачках» и всё лезущих лапами под юбку при любом удобном случае. А, может, просто возникал в ее душе, тоже ведь не ахти какой благополучной, резонанс от чужой неприкаянности и смятенности.
— Все! — не выдержала наконец Раиса. — С тобой чокнуться можно. Спать пора. У тебя что, выходной впереди?
— Спать, так спать, — согласился он, просовывая руку ей под голову. — Только я вот байки эти вспоминаю, про оборотня. У кого только их нет. У любого народа, считай. Я и кино смотрел, и читал кое-что. Главное, одинаково у всех. С виду — человек, а внутри зверюга. Ходит себе, будто ни при чем, фиг догадаешься. А потом — раз! — и вылезла рожа. У одних волк там, у других еще кто-то, а здесь — медведь. Но какая разница? Берется же с чего-то!
— Фольклорист нетрезвый, — буркнула Раиса. — Рудименты тотемизма, отголоски языческой мифологии — устраивает тебя? А кино такое — для дебилов тинэйджеров.
Нашел кладезь премудрости!
— Тотемизмы, онанизмы!.. Нет, ты подумай! Вот эти, про которых я говорил, они же не люди. И не психи. Их вменяемыми признают, судят. Вот гениальность откуда берется?
— Квинтэссенция генов. Замучил уже. Знаем, слыхали, кого вы и как там судите.
Хватит философствовать!
— Так может, и тут квинтэссенция? Может, копится в человеке еще с пещерных времен, передается от родителей детям, от поколенья к поколенью, а, по большому счету, от зверя — человеку? У одних это так, атавизмы всякие, хвост, например, или борода у женщины, а у других… Мы же от зверей произошли?
— Это ты от зверей произошел, а я Божья тварь. Дай же заснуть, изверг!
Но никак его было не унять.
— Нет, ты представь, накапливается критическая масса и вот, пожалуйста — новое качество. Сама говорила.
— Ну и что? Ну, так и есть, наверное, отчасти. Конечно, закладывается изначально какая-то почва, раз на ней всякие чикатилы произрастают. И какой же вывод? Что оборотни под окнами бегают? Ну, да, те, о ком ты рассказывал, они оборотни. Не новая, прямо скажем, метафора, не тобою изобретена. И вообще, это дремучий вопрос — откуда маньяки берутся.
— Да я не о маньяках. Я о другом. Когда человек уже не человек.
Раиса помолчала, будто в сомнении.
— Ну, хорошо, — сказала она наконец. — Есть такое явление — ликантропия.
Существует с древнейших времен. Ликантроп в отличие от вервольфа — это не мистика, а наука. О людях, которые считали себя зверями и поступали соответственно, знали еще в древней Греции и Риме. В средние века, если верить тогдашним писакам, были целые колонии ликантропов. Всякие изгои уходили в пустынную местность, иногда селились на старых кладбищах, обрастали волосами, отращивали ногтищи такие, — она пошевелила растопыренными пальцами, — бегали на четвереньках, завывали и полагали себя волками. По-людски не разговаривали, имели пристрастие к сырому мясу, даже на прохожих иногда нападали. Есть вполне достоверные свидетельства об одном голландском крестьянине. Был он весь страшный, со странной кожей, жил на церковном дворе среди могил, вел себя как животное. А в Ливонии существовала целая стая ликантропов. Они еще в добавок ко всему разрывали захоронения и глодали кости мертвецов. На людей, естественно, мало походили. Много таких примеров. Но это всего лишь заболевание, деградация мозга, психоз, пусть даже коллективный.
Сергей, слушая Раису, приподнялся на локте.
— А сейчас эти… ликантропы, попадаются?
Раиса ответила неохотно, с усмешкой:
— Сейчас эти ликантропы, считай, что перевелись. Условия, наверно, стали неподходящие, чтобы завывать по ночам. Известна в двадцатом веке буквально пара случаев. Но это факты совершенно исключительные. Мужчина или женщина утрачивали человеческий облик, начинали вести себя как животные.
