Анна Фауст - Пособие для внезапно умерших
Это был мой первый оргазм.
Я впервые почувствовала свою власть над ними и их надо мной. О, как я гордилась тем, что меня так хотят. Я в тот момент торжества была для них единственная девочка в мире. Никаких других. И еще много, много раз я прибегну к тем же средствам, для того чтобы остаться единственной и самой желанной для тех мужчин, которые иначе никогда бы не стали моими, я буду разыгрывать для них спектакль насилия, пробуждая все самое дикое, животное и потому мощное, тем самым привязывая к себе все сильнее и сильнее. Я стану наркотиком для них, но и сама не сумею избежать зависимости.
Стыд, стыд заполняет все мое существо, а потом эта волна откатывается куда-то, и я остаюсь, легкая и чистая, почти парящая.
И здесь я просыпаюсь. По крайней мере, открываю глаза.
Ну почему в этом таинственном и святом месте все мои грезы носят такой постыдно-эротический характер? В Иерусалиме этакого даже и близко не было. И тут я понимаю, что это не фантазия. Оно случилось со мной, произошло в реальности, а я задвинула это куда-то далеко-далеко. Ну почему мне так стыдно? Почему я до сих пор не смогла избавиться от стыда за свои желания? Ведь климакс на носу, а я все как воспитанница монастырского пансиона в дортуаре, когда входит строгая монахиня, откидывает мое одеяло и видит, что я что-то делаю руками у себя между ног….
Тайна Чарана
Лейла ушла. Она выглядела жалкой и потерянной. Обещала позвонить завтра, но Чаран напрасно ждал ее звонка. Безрезультатно промаявшись неделю, он попытался связаться с ней сам. Ее автоответчик проинформировал, что ее нет. Она находится на лечении и свяжется со всеми заинтересованными лицами, когда вернется.
Чаран пытался забыться в своих привычных занятиях бизнесом, спортом, но ничто не отвлекало его от навязчивых мыслей об этой женщине. После нее были сотни других, но никогда, никогда ему не дано было снова полюбить.
Вероника. Неожиданно я просыпаюсь
Неожиданно я просыпаюсь. По крайней мере, открываю глаза.
Ну почему в этом таинственном и святом месте все мои грезы носят такой постыдно-эротический характер? В Иерусалиме этакого даже и близко не было. И тут я понимаю, что это не фантазия. Оно случилось со мной, произошло в реальности, а я задвинула это куда-то далеко-далеко. Ну, почему мне так стыдно? Почему я до сих пор не смогла избавиться от стыда за свои желания? Ведь климакс на носу, а я все как воспитанница монастырского пансиона в дортуаре, когда входит строгая монахиня, откидывает мое одеяло и видит, что я что-то делаю руками у себя между ног….
Оказывается, прошло совсем немного времени. Наш замечательный предводитель Саша предложил подняться в монастырь Селунг – ворота внутренней коры. Во внутреннюю кору можно пускаться, только тринадцать раз совершив внешнюю. Но русских туристов местные обычаи еще никогда не останавливали.
– Всего 4 километра, – уговаривал Саша, не предупредив, что это 4 километра крутого подъема по узкому каменистому руслу ручья. И я зачем-то с ними со всеми потащилась. В результате они доползли за два часа, а я за три. Наш предводитель Александр почувствовалсебя обязанным просветить нас. «Это буддийский монастырь», – торжественно произнес он.
В этом монастыре служило всего четверо монахов. Один из них, наверное настоятель, в старом-престаром мормотовском свитере (может быть, пожертвованном кем-то из паломников) поверх красно-оранжевого буддистского одеяния и в раздолбанных кроссовках, так ласково нам всем улыбался, что мне захотелось остаться в этом монастыре. Не выходить обратно под пронизывающий ветер, поговорить с этим монахом. А еще – чтобы он положил свои руки мне на голову.
Он, словно почувствовав мое движение, подошел ко мне и на чистейшем английском сказал: «Очень скоро тебе станет легче». Потом подумал и добавил: «Мы еще увидимся с тобой». У меня не возникло и тени сомнения в том, что он знает, о чем говорит, и к тому же совершенно пропало желание тащиться по пути коры вместе со всей группой и ночевать в гестхаузе на голых досках.
– Нельзя ли мне побыть с вами еще немного? – с надеждой спросила я, и добавила: – Учитель.
«Учитель» по-тибетски будет «Муршид». Его глаза смотрели на меня с сочувствием, он жестом пригласил меня сесть на циновку рядом с ним. Я, обрадовавшись, решила продемонстрировать, что тоже немного продвинута, и села в «лотос». Он улыбнулся, видимо, мое намерение его позабавило, и сказал:
– Хорошая девочка. Как ты думаешь, зачем тебя сюда привели?
Ох, какая это была странная и тревожащая фраза.
Тут к нам подошел Вадим. Монах очень внимательно посмотрелна него. Что-то мелькнуло в его глазах… И, хотя мне очень хотелось спросить, кто меня привел, но в присутствии Вадика продолжать этот разговор было не с руки.
Вадим, почувствовав, что происходит нечто интересное, решил поучаствовать в разговоре: «А кто может стать монахом?»
– Тот, кто готов, – коротко ответил учитель. Он так и не пригласил Вадима присесть с нами, и Вадик обиженно отошел. Зря.
А я поняла, что у меня язык не поворачивается рассказать этому продвинутому монаху про свои мелкие девичьи проблемы.
Тем более что он, судя по всему, и так все понял. Но при этом мне очень хотелось оставаться рядом с ним. Такого покоя я не испытывала давно.
– Конечно, оставайся сколько хочешь, – продолжая улыбаться, Учитель прикрыл веки и погрузился в медитацию. Я готова была поклясться, что губы его не шевельнулись. Но это уже было неважно по сравнению со всем происходящим. Я тоже прикрыла глаза и почувствовала, что он слегка шлепнул меня по груди над сердцем.
И в тот же момент с дыханием моим что-то случилось, тело как будто омертвело, но еще никогда в жизни я не чувствовала себя такой живой. Ощущение собственной личности не было больше ограничено телом, и я с закрытыми глазами видела всех паломников, бредущих вокруг горы, и нашу группу, спускающуюся от монастыря по руслу ручья… Я воспринимала все одновременно, и горы совершенно не были препятствием для моего нового панорамного зрения. А потом возник солнечный свет, который залил всю картину, и она растворилась в этом сиянии, как кусок сахара растворяется в стакане с кипятком. Водопад счастья обрушился на меня, оглушив, и я поняла, что я и космос – одно целое, что блаженство – в слиянии с космосом, во всепроникающей и созидающей любви, которая и есть свет.
Внезапно дыхание возвратилось в легкие. С почти невыносимой мукой я осознала, что необъятность и слияние утрачены, а я снова нахожусь в смирительной рубашке своего тела.
