Андрей Тепляков - Антитело
Аленка посмотрела в сторону кухни и, удостоверившись, что двери закрыты, сказала:
— Хорошо. Только ты дай мне честное слово!
— Честно никому не скажу!
Девочка подвинулась ближе.
— Я видела чудовище.
— Чудовище?
— Да! В окне.
— И что это было за чудовище?
— Дядька. Он стоял и смотрел на меня. А потом он изменился и стал таким…
Аленка сделала страшное лицо и пошевелила растопыренными пальцами.
— Каким?
— Жутким. Совсем не как человек.
— И что он сделал?
— Он стал кусать луну.
Она наклонилась еще ближе и добавила шепотом.
— И она стала гаснуть.
— А потом?
— Потом он повернулся ко мне. Его лицо горело. Как будто луна была у него в голове. Он еще рот отрыл, а там зубы.
Аленка вздрогнула.
— Я испугалась и закричала.
Они замолчали, глядя в телевизор. Глеб нахмурился, не зная, как относиться к ее рассказу. С одной стороны это действительно было похоже на кошмарный сон. Нельзя же увидеть такое на самом деле! Но с другой стороны…
— А я знаю способ, как бороться с чудовищами.
Слова вырвались сами собой. Аленка смотрела удивленно.
— Правда?
— Да. Хочешь, научу?
— Давай.
— Значит так. Ты должна представить себе сундук.
— Как у пиратов?
— Точно. Как только ты увидишь чудовище, схвати его и засунь туда.
— Нет! Я не буду его хватать! А вдруг оно схватит меня?
— А ты понарошку. Закрой глаза и представь, как ты его хватаешь. Чудовища этого не выносят.
— Ты меня разыгрываешь! Ты шутишь надо мной, потому что я маленькая!
— Нет. Я сам так делаю.
Девочка задумалась.
— Не врешь?
— Честное слово!
— Ладно. Я попробую. А чудовище не сможет выбраться из сундука?
— Не сможет. Ведь открыть его можешь только ты.
— Здорово!
8Дождь начался, когда они все сидели на кухне и обедали. Тяжелые капли застучали по крыше, сначала редко, а потом все быстрее и быстрее, пока стук не превратился в постоянный гул.
Глеб стоял у себя в комнате и смотрел, как ручейки воды стекают по стеклу и падают на крышу крыльца. У многих людей такая погода вызывает уныние, но не у него. Монотонные звуки гипнотизировали, заставляя расслабиться и позабыть обо всем. Он стоял, не шевелясь, и слушал, как шелестит дождь.
День шестой
Утро выдалось мрачным: Аленка сопливилась, и тетя увела ее в комнату; дядя встал рано и ушел в поле — завтрак протекал в полном одиночестве. Глеб чувствовал себя слабым и не отдохнувшим. Делать ничего не хотелось, и даже смотреть телевизор было лень. Он апатично жевал бутерброд, размышляя о том, чем бы заняться.
«Можно закончить с лужайкой».
Мысль не вызвала энтузиазма. Голову словно окутали ватой, сквозь которую пробивалось лишь тихое «тик-так» настенных часов и резкий кашель Аленки. Крепкий кофе не помогал, как будто в чашку налили обычную воду — никакого вкуса, никакой бодрости.
«Надо принять душ и пойти на улицу — вот что. Может хоть это меня растрясет?».
Глеб молча закончил завтрак и пошел наверх.
Стоя под струями прохладной воды, он подумал о Насте. Ему вдруг отчаянно захотелось увидеть ее. Прикоснуться к ее нормальности, ее радости — ко всему тому, чего так не хватает здесь. Выдумать какой-нибудь предлог, взять машину и поехать в Горенино; зайти в библиотеку. Этот дом, казалось, все глубже и глубже погружался в густую жадную топь. И слишком много сил уходило на то, чтобы жить в нем.
Когда Глеб вошел в свою комнату, первое, что он услышал, было радостное «жжжж». Мухи появились снова, хотя на этот раз в гораздо меньшем количестве. Он насчитал троих, и начал было снимать тапок, но передумал.
«Живите. Разберусь с вами позже».
Глеб устроился в кровати с книгой в руках. Полчаса он пытался читать, но внимание рассеивалось, и картинка никак не хотела складываться в усталой голове. Глаза закрывались, и книга выпала из ослабевших пальцев.
«Нет, так не годится!»
Глеб заставил себя сесть и помотал головой.
«Снова спать! Спустя два часа, после того как проснулся. Ну уж нет!».
Он оделся и пошел к лестнице.
От вчерашних пасмурных сумерек не осталось и следа. Небо сияло, будто только что вымытое, на ярком синем фоне не было ни облачка. Слабый теплый ветер приносил отдаленное тарахтение трактора. Где-то на крыше заливались птицы. Глеб ступил в чистую прохладу и остановился у крыльца.
Туман оставался на месте, ничуть не изменившись, по-прежнему игнорируя все законы природы. Он настолько явно диссонировал с окружающим пейзажем, что казался чем-то искусственным, будто чья-то воля намеренно держала его вокруг дома. Глеб долго смотрел на мрачную серую стену, обступившую их, словно заключенных в тюрьме, а потом ноги сами собой задвигались, увлекая его вперед.
Насколько он мог судить, высота преграды нисколько не изменилась. Она поднималась в метр над землей, и уходила дальше к лесу, чередуясь плавными возвышениями и впадинами, словно застывшие морские волны.
Идти сквозь туман было странно, как будто паришь над облаками, полностью скрывающими землю внизу. Глеб медленно продвигался вперед, направляясь к кромке деревьев. Призрачные фигуры плыли где-то далеко в стороне, перетекая из формы в форму, и пропадали из вида. Ритмичность этих движений невольно вызвала ассоциацию с дыханием.
«Интересно, где-нибудь есть упоминание о живом тумане? Может быть в какой-нибудь мистической литературе?».
Глеб все больше утверждался в мысли, что за всем этим скрывается какое-то намерение. Чья-то воля. Туман обступил поле не просто так. Он выполняет какую-то задачу, пусть совершенно не понятную, но явно кем-то поставленную.
Первые деревья выплыли навстречу, словно гигантские стражи. Выглядели они неприветливо. Высокие и неподвижные серые столбы устремлялись к самому небу, разбавляя яркие голубые краски мертвым бесцветием. Во многих метрах над землей широкие кроны переплетались, образуя черный узор кракелюр на радостной картине утра. И снова мир окутала тишина: ни пения птиц, ни поскрипывания стволов, только слабая, едва уловимая дрожь земли под ногами, словно там шла невидимая работа. Колебания не усиливались и не ослабевали, прячась от органов чувств за мертвой монотонностью.
Глеб вспомнил свой недавний кошмар и живо представил, как у него под ногами, скрытые туманом, вылезают из земли жадные корни. Он подошел к ближайшему дереву и положил руку на ствол. Холодный, но не слишком. Обычный. От коры исходила слабая вибрация.
