Владимир Алеников - Ублюдки
Володя сделал мгновенный прыжок в сторону, но, запутавшись в спущенных штанах, потерял равновесие и упал, заорав одновременно от страха и боли.
Костя Рачихин, с удовольствием уплетавший бутерброд с докторской колбасой, недовольно повернулся в его сторону и с удивлением обнаружил, что Рудерман, скрючившись, катается по траве.
— Ты чего? — спросил он, подбежав.
Володя, судорожно всхлипывая, молча показал ему пальцем на кончик своего члена. Там отчетливо были видны две капельки крови.
Приглядевшись, Костя увидел и след укуса.
— Кто это тебя? — пробормотал он.
— Змея, — стуча зубами, произнес Володя. — Я в-в-ввидел.
— Тьфу, блядь! — с ожесточением сплюнул Рачихин.
Такого, чтобы змея кого-то за хуй схватила, он еще не слыхал. Все-таки если мудак, то это уже мудак на всю жизнь.
Костя даже еле удержался, чтобы не заржать.
Но тут же опомнился, помрачнел.
Он, не отрываясь, неодобрительно смотрел на Володин член, который на глазах краснел и увеличивался в размерах.
— Что за змея? Как выглядела?
— Б-б-большая, — только и выговорил Володя.
После чего застонал и вдруг заплакал тонким противным голосом.
Костя Рачихин усиленно думал.
Только этого ему сейчас не хватало. Рудермана могла укусить либо гюрза, либо эфа, либо среднеазиатская кобра, они здесь тоже водятся. В первых двух случаях у них еще есть в запасе несколько часов, помощь, если ее немедленно вызвать, может успеть. Если, конечно, в городе найдут вертолет свободный, что тоже не сказано.
В случае же с коброй дело хуже, никакая помощь не поспеет, яд надо срочно отсасывать, он распространяется очень быстро.
Костя брезгливо посмотрел на опухший член Рудермана, потом расстегнул свой пояс, вытащил его из брюк и, морща нос, поскольку от Володи сильно пованивало, крепко перетянул ему член у самого основания. Рудерман при этом выл не переставая.
Костя Рачихин вернулся к рюкзаку, сунул в рот остаток бутерброда и достал рацию. Мобильником он даже не попытался воспользоваться, в горах это пустое дело.
Володе было очень плохо. Член сильно покалывало. С каждой секундой он видел хуже и хуже, все плясало и множилось перед глазами. Во рту он чувствовал какой-то металлический привкус, стало тяжело глотать и дышать…
Володя ощутил, что его тошнит, попытался встать, но тут же опять упал. Движения его становились нелепыми, теряли всякую координацию.
Он вдруг отчетливо понял, что умирает, и в диком приступе ужаса позвал Костю.
Ему казалось, что он кричит в полную мощь, но на самом деле его было еле слышно.
Костя услышал и, хмурясь, подошел. В лагере ему не сказали ничего обнадеживающего. Будут пытаться связаться с городом, вызывать вертолет. Сколько на это уйдет времени, никто не знает.
Рудерман горько плакал, пытался что-то сказать.
Костя нагнулся к самому его рту.
— Что со мной будет? — с трудом разобрал он сквозь безутешные рыдания.
Костя выпрямился. Перевел взгляд на укушенный член. Он стал синий и каких-то гигантских размеров. Только в страшном кошмаре можно было представить, что ему, Косте Рачихину, придется сосать этот хуй.
«Помрешь — вот что будет!» — злобно подумал он, но вслух, однако, ничего не сказал.
Рудерман вдруг замолчал и стал закатывать глаза. Костя с размаху сильно ударил его по щеке.
Голова у Володи мотнулась, он захрипел, но глаза вернулись на место, и он опять прерывисто задышал.
Костя Рачихин смотрел на него не отрываясь. А ведь если сейчас этот говнюк помрет, то не видать уже Наташки, это как пить дать. Никогда она ему не простит, что ее братец у него на глазах подох. Объясняй ей там потом про змею, не объясняй — все пустое, он Наташу Рудерман изучил хорошо. Шансы его на этом накрываются…
Рачихин с ненавистью разглядывал тяжело дышащего Володю. Обидно, ох обидно! Такую бабу упустить из-за этого кретина. Чего ради, спрашивается, всю неделю с ним таскался, мучался…
Но с другой стороны, если он его спасет, то это уже полный пиздец!
Тут уж она ему до гробовой доски будет обязана. Никуда не отвертится, голубушка. Сама все принесет.
На блюдечке с голубой каемочкой.
Глаза у Кости заблестели, замаслились. Мысли вихрем крутились в его голове.
Эту вершину он тогда покорит без проблем. Никакой муж уже не помеха. Она ведь в братике своем души не чает, больше ж у нее никого нет из кровной родни. Не считая ребенка, конечно.
И к тому же Рудерман, само собой, все сделает, что он скажет. Из кожи вон вылезет, чтобы в благодарность за спасение своей драгоценной жизни сеструху ему в койку уложить.
Ну что ж, Наташенька, ради твоих черных глаз!
Костя Рачихин быстро обвел языком полость рта, чтобы убедиться, что все чисто, никаких ранок нет. После чего опустился на колени, подавляя отвращение, взялся за посиневший хуище и начал отсасывать яд, периодически сплевывая.
В это время наверху, в полукилометре от них, на самой вершине возвышавшейся над плато горы, появилась одинокая фигурка. Это был юноша, почти мальчик.
Он повернулся в их сторону и, заинтересовавшись, стал всматриваться, прикрывая глаза от солнца.
Костя, не заметив его появления, по-прежнему энергично высасывал яд. Голова у него кружилась, и во рту чувствовался странный резиновый привкус.
Он на секунду оторвался, чтобы передохнуть, и вдруг обратил внимание, что ближайшая к нему левая рука Рудермана превратилась в огромную сосиску, как будто ее надули. Только там, где Володя носил часы, оставалась узкая перевязка.
Подросток, стоявший на вершине, видимо, потерял интерес к увиденному. Во всяком случае фигура его исчезла.
Вершина снова была пуста.
Костя Рачихин перевел взгляд на лицо Рудермана и отшатнулся. Оно было белое, неподвижное, с закатившимися глазами.
Он схватил Рудермана за грудки и как следует потряс его, но тот не двигался.
Костя оторвал травинку и поднес ее сначала к носу, а потом к открытому рту Володи. Травинка не шелохнулась.
Мудак Рудерман все-таки помер.
Костя Рачихин криво усмехнулся. От проделанных интенсивных движений перед глазами у него вдруг все поплыло. Он внезапно почувствовал сильный, неестественный под палящим солнцем озноб. Одновременно жуткая мысль поразила его.
Снова тщательно обведя языком внутренность рта, он с ужасом нащупал пропущенную при первой проверке крохотную язвочку под нижней губой. И тут же понял, что рот у него онемел, а язык распух и передвигается в этом сухом онемевшем рту с большим трудом.
