Елена Блонди - Хаидэ
Костер почти догорел, тусклые змейки огня лениво ползали по углям, разыскивая добычу, найдя обломок ветки, вспыхивали, торопясь ее съесть. И угасали снова. Небо свесило гроздья звезд к самой макушке и местами чернело невидимыми тучами, что выели дыры в россыпях небесных огней. Сильно пахло ночными травами и свежей водой от близкого родника. И ни единого звука, ни шевеления. Будто степь притаилась, и ждала.
Нуба встал, прошелся, разминая ноги. Чутко прислушиваясь, ловил хоть какой-то звук. Но услышал только тихий топот и легкий треск. Кони паслись, зубами состригая верхушки травы, иногда тепло фыркали. Он успокоился, сел, скрестив ноги. Подумал и вытянул одну, берясь за другое колено.
«Всегда буду с тобой».
Замер, прикрывая глаз. И медленно пошел в глубину нового сна, нужного, мягко ложась на бок и не отпуская колена, обхваченного ладонями.
Глава 57
Казым сидел в узкой неудобной расщелине, тихо ругался, обирая рукой мелкие ягоды с длинных веток и суя их в рот. Неудобно поворачивая голову, плевал косточки назад, к серой глухой скале за спиной. И думал. Он вылезал посмотреть на всадников, снова полз ящерицей к вершине холма, хоронясь с черной тени нависших скал. С нехорошим холодком в сердце узнал низких косматых лошадок тиритов. Попытался сосчитать, пока те еще далеко, но черные точки усыпали пологие холмы, залитые ярким солнцем, и Казым, подумав с рычанием — много, ой много, скатился с холма и вернулся в свое укрытие.
В животе бурчало, он уже обобрал те ветки, что росли внутрь. А наружные трогать опасался.
Топот нахлынул волной и смолк. Осталось ржание, деловитые негромкие крики, а после стихли и они.
Казым на корточках подобрался к закраине и выглянул вниз, осторожно отводя густую зелень. Пока сидел да раскидывал умом, пока лазал туда-сюда, дожидаясь всадников, солнце влезло на маковку неба и стало клониться к закату, крася рыжие и голубые травы в бронзовый, пока еще легкий цвет. За холмом подымались редкие дымки, а лощина перед скалами была пуста. Встали лагерем, с той стороны, понял десятник. Снова порадовался, что отдал коней. И, заползая поглубже, задумался, свирепо хмуря густые брови.
Лезть в скалу? Княгиня запретила…Она ж не знает, что пришли дикие черти. А может, и славно? Полезут тириты воевать тойров, в заварухе Казым тоже пролезет внутрь, найдет княгиню и заберет ее с мальцом. Кликнет коней. Ускачут.
Вздохнул и вцепился сильной рукой в короткую черную бороду, битую седым волосом. Так оно так, но малец был мертвый, а после вроде как ожил, так сказала княгиня. И это уже дела не простых людей, а шаманов да прочих колдунов. А ну как все повернется не так, и снова князь Торза помрет, если забрать их силой? Не зря же пошла она туда сама. И не зря запретила идти за собой. Эх, жаль, не пошли с ними воины. В стойбище пять десяток, да с лагерей еще сотню кликнуть, да послать в дальние. Подтянулись бы еще несколько десяток. Конечно, порушили бы договоры. Но уже все идет кувырком, будут потом и новые наймы. Или вообще новая жизнь.
Он протянул руку к ветке и быстро убрал, хватаясь за меч на боку. Перед ним тяжело спрыгнула большая фигура, замаячила широкой спиной, обтянутой грязным полотном рубахи. Казым вжался в скалу, оскалясь, положил руку на резную рукоять. Пусть только повернет свою бычью морду…
Но мужчина не обернулся. Подойдя к краю скалы, нашел сбоку узкий корявый спуск и сполз по нему на каменный козырек под укрытием Казыма. Затопал там, пыхтя. Казым знал — неглубокая пещера, открытая закатному солнцу, и довольно большая, потому сам не стал хорониться в ней, чтоб иметь защиту с боков, если вдруг что.
— Сюда давай! — крикнул мужчина снизу. И перед Казымом спрыгнул еще один, потоньше и помоложе первого. Вытянулся, показывая спрятанному Казыму волосатый живот в распахнутой рубахе. И вдруг в его руках заплакал ребенок. Протопав к краю, тойр опустил мальца вниз и снова запрыгал у зарослей, протягивая руки, а сверху, как прорвало — зарыдали с криками женские голоса, заплакали ребятишки. И как горохом посыпало сверху, только успевай смотреть. Мелькали вышитые юбки, блестели колени, сгибались спины. Охали бабы, прижимая к груди младенцев, басом орали карапузы, переваливаясь на кривых ножках. Один, оставшись без присмотра, подбежал к краю, и Казым дернулся вперед, но к мальчику уже подскочил тойр и, наградив затрещиной, сунул его вниз, в невидимые отсюда протянутые руки. Поодаль требовательно заорал другой мужчина:
— Сюды давай, тута место есть!
И перекрыл его женский рыдающий вопль:
— Мешок там, с едой! Собирала же! Растоптали небось, быки дурные!
— Иди ты, мешок, — огрызнулся кто-то, и прорычал с отчаянием, — куда вертаться, успеть бы еще кого вытурить. Клятый Нартуз, чтоб тебя…
— Не кляни! — испуганно вступил голос еще одной бабы, — ой не кляни, молчи лучше.
К удивлению Казыма крикун послушно умолк. Теперь со всех сторон слышался только детский плач да изредка вскрики женщин, что, тоже испуганные чем-то, сходу смолкали. Но вся большая скала гудела, как улей, шагами, прыжками, шевелением и тревожными тихими голосами.
«Да что ж там у вас…»
Он уже не боялся, что его заметят, в суматохе, подумалось ему никто и не поймет, что он чужак. Быстро стащил с себя куртку, обшитую черным бляшками, отстегнул железные наколенники, сунул в ямку за спиной и военные рукавицы тоже. Запуская пальцы в волосы, как следует взлохматил их, насупившись, уложил на квадратное лицо ленивое выражение. Не думай, как тойр, стань им.
И вспомнил о лагере тиритов за холмом. Они конечно, уже услышали суету и с вершины холма, прячась в высокой сухой траве, рассматривают перепуганных женщин и детей, пыхтящих мужчин с жалкими ножами на поясе. Изредка мелькнет кто с топориком, да разве это оружие против быстрых и хитрых тиритов, что всю жизнь проводят в седлах, воюя чужие поселки и грабя тракты?
— Побьют вас, как телков, — шептал Казым, подпрыгивая от волнения, быстро выглядывая и снова прячась, — да всех прирежут. С детишек и начнут. Что ж делать мне?
День после быстрых гроз, что шли одна, за одной, выдался нестерпимо ясным и горячим. Солнце нехотя опускалось, медленно, без жалости бросая косые лучи прямо в лица старых скал, высвечивая все изгибы и трещины. И Казым, еще раз выглянув, увидел, как на вершине холма, куда он ползал, мелькнули черные шапки, блеснув желтыми навершиями. И пропали.
Ругаясь, он поднял глаза к небу, рассказал Беслаи о том, что собирается делать, и полез наружу, треща кустами. Встал в полный рост, осматривая те части скал, что были видны ему с каменного узкого насеста. Кругом, на каждом выступе и перед каждой черной дыркой пещеры белели женские рубашки, лазали вверх и вниз мужчин, зло и возбужденно переговариваясь. И еще заметил Казым, около некоторых пещер не оставались. Вываливались откуда-то из нутра горы, и со страхом оглядываясь на черные входы, тащили ревущих детей как можно дальше от них, путаясь в густых свисающих ветках.
