Дарья Радиенко - Ведая, чьи они в мире…
Глубокая тишина пронизана едва уловимым дрожащим звуком — так гудит смолкнувший колокол. Этот звук доносится из пустоты, со всех сторон, будто его порождает сумрак, и постепенно становится все громче, напоминая звенящий гул в раковине. И медленно слагается в слова:
— Зачем ты пришла сюда? Тебя нет среди званых.
Я вдруг понимаю, кто говорит со мной. Но, будто онемев, не могу вымолвить ни слова в ответ…
— Тебе нет места среди моих гостей. Ты ждешь встречи с одним из них?
Я все еще не в силах ответить. Но тому, кто говорит со мной, и не нужен мой отклик.
— Ты увидишь его здесь, когда придешь навсегда.
Выйдя из оцепенения, я слышу, как мой крик эхом отдается в тишине:
— Я хочу остаться сейчас!..
— Нет.
В голосе звучит скрытая насмешка — или это мне только почудилось?
— Навсегда приходят другим путем. И не так легко.
— Я готова к этому…
— Словом и делом?
Он на миг замолкает, будто давая мне время осознать услышанное.
— …Своим телом, своей душой, своей кровью… Чем ты готова заплатить? Из всего, чем клялась, что ты готова отдать сама?
Все вокруг медленно расплывается, тонет во мгле. И сквозь темноту проступает бледный прямоугольник окна. Уже почти рассвело…
* * *Сегодня 21 февраля. Фералии — девятый день поминовения ушедших. День, когда закрываются врата.
«…Духи не требуют слишком многого, память живущих нужнее им, нежели обильные жертвы. Самое главное — помолиться им от всего сердца. И следует о них помнить…»
Там — умели помнить.
Когда человека провожали в последний путь, процессия останавливалась на Форуме. И его наследник или ближайший родич говорил о нем похвальное слово, рассказывал обо всех его славных деяниях, чтобы запечатлеть их в памяти живых…
«В заключение я скажу, что ты все заслужил, но далеко не за все нам удалось воздать тебе по заслугам. Твоя воля — закон для нас; если окажется возможным еще в чем-нибудь исполнить ее, мы не преминем.
Да хранят твой покой боги… Прощай! Мы все последуем за тобою — в том порядке, который нам назначит судьба».
Женщинам плакать громко и голосить было нельзя, надо было держаться достойно. В законе так и говорилось — «воя на похоронах не поднимать». Даже потом, в тот самый миг… когда зажгут погребальный костер… Считалось, что не слезы нужно проливать по умершему, но кровь, — такая жертва будет угодна его душе. И там, возле костра, заставляли рабов сражаться насмерть. Так было заведено. Это потом уже бои стали показывать в цирке, на потеху толпе. А раньше — только на похоронах…
А поминали на девятый день, как сейчас… так повелось издавна.
«Да вознаградят вас боги, друзья, и да пребудут они милостивы к вам, странники. Идите и возвращайтесь здравыми и невредимыми. А вы, бросающие здесь цветы, да живите долгие годы…»
Стоял двадцатиградусный мороз. Обычно выйти на улицу даже при минус пяти — для меня проблема: я не ношу зимней одежды, не люблю громоздкие вещи… Вот и сейчас я была в осенней куртке и замшевых сапогах, без шарфа, в легком платке. Но почему-то не ощутила холода — ни во время быстрой ходьбы по обледеневшим улицам, ни тогда, когда вошла за ограду и стала медленно пробираться среди сугробов.
Озаренная вечерним огнем, вокруг расстелилась волнистая белая равнина, и черные кресты едва виднелись над поверхностью застывшего снежного моря. Но я без труда нашла место, где бывала не раз…
«Где ты, там и я»… В тот день я посмела прийти сюда и сказать эти слова, потому что накануне — в минуту отчаяния, не находя просвета среди тьмы, охватившей меня — увидела знак. Это были первые строки на странице книги, случайно попавшей мне в руки, раскрытой наугад: «…встречал ее водой и огнем». И тогда я поняла, что мне делать…
Как тихо. Никто не придет, сюда не приходят уже давно.
«Всегда слушай тишину…»
Я вскинула голову, и закатный луч лег на мое лицо. Я сняла платок, распустила волосы, как ты любил. Зажгла свечу и налила в стакан вина.
За тебя.
Ты стал для меня всем, чего у меня прежде никогда не было. Любимым мужчиной, истинным другом, братом по духу… И с тех пор, как я начала оглядываться на тебя при каждом поступке, зная, что ты видишь меня, и думать — а что сказал бы об этом ты? — жизнь моя изменилась бесповоротно. Ведь теперь я смотрю на мир глазами той, которая должна быть достойна тебя…
Ты стал моей опорой и покровителем. Ты сам знаешь, я и раньше не боялась многих опасностей, которые страшат других. Но с тех пор, как в моей жизни появился ты, я не боюсь ничего, потому что знаю — пока я под твоей защитой, никакое зло не посмеет меня коснуться. А главное, оно бессильно передо мной. Ни человек, ни судьба не способны сделать со мной ничего, ведь мне не страшна и сама смерть: для меня она — та, кто соединит нас с тобою.
Я так благодарна тебе за все: за то, что ты когда-то жил на земле, за то, что ты незримо присутствуешь рядом со мной, за то, что мне можно любить и вспоминать тебя. Этого для меня так много, что я никогда не стала бы злоупотреблять твоим заступничеством и обращаться к тебе еще с какими-то просьбами. И все же я осмеливаюсь попросить тебя только об одном: если можешь, сделай что-нибудь, чтобы те силы, в чьей власти теперь находишься ты, поскорее призвали меня к себе…
«От всего что-нибудь посвящали богам, более стремясь выказать свою благодарность, нежели полагая, будто боги в том нуждаются…» Я положила на снег цветы. Желтые нарциссы, — считается, что могущественный Орк любит их, такая жертва ему угодна. Сделав еще глоток вина, остальное я выплеснула по кругу на землю. И уколола острой иглой безымянный палец левой руки — откуда идет вена к сердцу. Боли не почувствовала, только увидела, как на снег, розовый от вина, падают густые красные капли.
— Прими этот дар, великий Орк. За того, с кем я связана кровью навеки…
Говорили, подземным богам нельзя приносить такие жертвы, потому что тогда они заберут к себе. Но разве не этого я хочу?
Двадцать первый день, второй месяц… 21.02, — не это ли время указывали часы, замершие в ту ночь?…
«…По-моему, самое постыдное — это звать к себе смерть. Если ты хочешь жить, зачем звать ее? А если не хочешь, зачем просить у богов того, что дано тебе от рождения? Ведь добровольная смерть — в твоих руках».
Я это знаю. Но не могу решиться…
«Слова эти — человека, слабого душой. Что стояло у тебя на пути? Что тебя держало? Уходи, когда заблагорассудится!»
Не страх удерживает меня, — вернее, не страх перед смертью. Разве можно бояться той, которая для меня желанна? Я боюсь одного — что родственники будут винить себя в моей гибели. Ведь так бывает всегда…
