Дарья Радиенко - Ведая, чьи они в мире…
А вырвавшись на освещенную улицу, я увидела, что еще одна тень скользит рядом с моей.
Она растаяла тут же, это было как мгновенный снимок: две фигуры, темные на светлом. Но и сейчас, стоит закрыть глаза, передо мной вспыхивает этот краткий миг — когда две тени шли рядом, и та, что выше, обнимала другую за плечи.
Спасибо. Спасибо тебе.
Я ничего больше не могу сказать. Только одно это слово сейчас звучит во мне, как молитва, повторяясь с каждым ударом сердца: спасибо.
Не только за то, что ты спас меня… За то, что ты не отвернулся, видя меня наедине с моим прошлым и понимая, какой я была прежде. Впервые я чувствую себя свободной — будто наконец избавилась от призраков, преследовавших меня днем и ночью. Неужели это так и есть?…
Теперь я знаю, что ты слышишь меня всегда. И снова говорю тебе: спасибо за все. Спасибо за жизнь, — мне не страшно ее потерять, но страшно было бы уйти из нее опозоренной. И еще… спасибо за то, что оставшийся мне срок на земле я могу быть по-настоящему живой. Спасибо за этот мир, на который я — сколько мне еще суждено его видеть — теперь могу смотреть по-другому.
Туман рассеялся, небо полно звезд. Влажно дышит ночь. И в тишине слышно, как растет трава и на деревьях распускаются листья. Как идет весна…
* * *Почти год прошел с тех пор, как я написала последние строки. А кажется, это было вчера… Год пролетел как один день. Может быть, потому, что каждый день был полон мыслей лишь об одном?…
За это время ничего не произошло, — вернее, все как всегда, я живу обычной жизнью, сменила квартиру, работаю. Хотя все дела кажутся ненужной помехой, если они не напоминают о тебе… Правда, таких дел немного. И дневной свет, и ночная тьма полны для меня памятью о тебе, потому что каждая ночь и каждый день — лишь слепок с других дней и ночей, бывших очень давно. И они как будто говорят: «А тогда, помнишь?…»
Не тот это город, и полночь не та…
Мне часто кажется, что еще миг — и я снова увижу тебя. Что стоит обернуться, и я встречу твой взгляд. Ведь больше мне ничего не надо ни в одном из миров, — только бы знать, что увижу тебя еще раз.
Я снова не спала всю ночь — вечером прислали срочный заказ, — а под утро, закончив работу, поняла, что уже не смогу заснуть. После многочасового сидения за компьютером было просто необходимо развеяться, и я вышла пройтись.
Ночь таяла, ее глухой темный покров редел на глазах, превращаясь в клочья мутной синевы. Все яснее белел снег, и ледяные капли на черных ветвях наливались живым блеском, как почки, в которых зреет светоносная завязь еще не рожденного дня… Было очень тихо — словно тьма затаилась в настороженном молчании, прежде чем окончательно исчезнуть. А потом, в какой-то неуловимый миг, небо на востоке дрогнуло и раскрылось, как створки раковины, пролив бледный жемчужный свет.
Воздух был чистым и свежим, как ключевая вода в прозрачном стакане. Под ногами остро звенели тонкие льдинки. Я медленно шла по застывшим улицам, не думая ни о чем, ощущая почти невесомую легкость, как всегда после долгой бессонницы. В такие минуты все воспринимается слегка замедленно и кажется не совсем реальным, словно на грани сна и яви. И, наверное, именно ради этих утренних минут я привыкла не спать по ночам… А может, просто в память о том, как было когда-то…
«Ты что не спишь? Время позднее».
Он говорил так всегда, увидев, что она ждала его ночью. А она отвечала: «Да так, не спится». И видела едва заметный проблеск усмешки на дне его глаз, холодных и светлых, как сталь меча.
Многие не выдерживали его взгляда. И никто не поверил бы, что он может так смотреть на какую-то девку, ставшую его очередной подружкой. Да, она хороша, но ведь не красивее многих других, подобных ей — пленниц и рабынь, и тех, кто живет на Этрусской улице. Тех, с кем можно сойтись на час, но не зазорно прожить и годы — пока не придет время взять достойную девицу в жены и продлить свой род…
А она ждала всегда, как бы поздно он ни вернулся. Просто потому, что знала: без него ей все равно не заснуть.
В снегу на обочине тротуара что-то сверкнуло. Я наклонилась, разглядывая лежащий предмет, потом осторожно подняла его. Тонкая нить из серебряных капель переливалась на моей ладони, как тающий лед. Крошечные шарики металла были спаяны по три в ряд, поэтому цепочка напоминала ленту, плетеную из мелких жемчужин. Вернее, это была не цепочка, а браслет, который носят на руке.
Я долго смотрела на него, как уже было однажды. Его будто создало само это зимнее утро — такое же ясное и безмолвное, пронизанное таким же холодным сиянием, как другое утро после бессонной ночи. Далекое утро первого дня войны, после которого навсегда померк для меня свет, и жизнь, ставшая непроглядной тьмой, так опостылела мне, что я решилась уйти из нее по своей воле…
С виду неотличимый от того, навеки сохранившегося в моей памяти, он был сделан в другое время, но в той же стране, — на застежке, возле знака пробы, виднелась надпись: «Italy».
Я надела его на правую руку. И, как тогда, змейкой скользнув на мое запястье, он блеснул в призрачном свете зари.
Девятьсот двенадцать тысяч зорь взошли над землею с тех пор. Но лишь эта рассеяла тьму, пролегшую между нами, и возвестила, что срок мой близок…
«Когда мой подарок вернется к тебе…»
* * *Это случилось прошлой ночью. Внезапно, как будто выступив из бесцветной мути, противоположная стена комнаты оказалась совсем близко — перед глазами. Значит, я уже не сплю и успела встать? А перед тем как ложиться, забыла погасить свечу?… Багряное пламя мечется, трепещет, как опавший лист на ветру, отбрасывая рваные тени и сполохи. Я смотрю на стену, и рисунок на обоях — каменная кладка — вдруг начинает меняться, превращаясь в настоящие камни… Мелкие вкрапления кристаллов блестят на шершавой поверхности песчаника, вспыхивают все ярче, а потом вмиг сливаются в одну сверкающую полосу, как отблески на шоссе, мчащемся навстречу. Я падаю вниз, вдоль бесконечной стены, проваливаюсь в бездну и уже не чувствую своего тела, и не знаю, падение это или полет…
Это место мне незнакомо… Ощутив, что стою на ногах, я озираюсь вокруг — и постепенно понимаю, что нахожусь внутри гигантского здания. Из полутьмы смутно выступают каменные плиты пола. Ряды витых колонн уходят в бесконечную даль и высь: и по сторонам, и вверху царит туманная мгла. Только приглядевшись, я как будто различаю в вышине темные своды, а вдалеке между колоннами — тускло мерцающие стены, по которым пробегают отблески света. В плоских чашах, поставленных на треножники, пылает огонь. Медленно двинувшись вперед, минуя череду светильников, я иду в сумерках, среди зыбких теней, и прозрачные огненные цветы распускаются передо мною, и колеблющееся пламя на миг освещает в проемах колоннады то складки тяжелых занавесей, то провалы широких лестниц. Это место мне незнакомо, но почему-то мне кажется, что я уже была здесь…
