Уильям Ходжсон - Пираты-призраки
А во вторник вечером, то есть спустя пять дней после происшествия с человеком на мачте, каковое, как я уже говорил, живо обсуждалось командой на протяжении всего этого времени, случилось еще одно необъяснимое и странное событие, которое давало нам — тем, кто знал или хотя бы только догадывался об истинной природе происходящих на судне вещей, — еще больше оснований для страха. Отлично понимаю, что на тот момент те из нас, кто не был свидетелем происшедшего, вряд ли могли всерьез испугаться того, о чем я собираюсь рассказать. С другой стороны, они тоже были растеряны и недоумевали, возможно даже потрясены, и не удивительно: в происшедшем было слишком много необъяснимого, и вместе с тем — заурядного и естественного. В самом деле, что особенного может быть в том, что сам собой распустился один из закрепленных парусов? Обычное дело на первый взгляд, однако случилось это при весьма странных обстоятельствах — странных для того, кто знал столько, сколько знали я, Тэмми и второй помощник.
Первая вахта подходила к концу; пробили семь склянок, и нашу смену подняли, чтобы идти на палубу менять людей старпома. Большинство матросов уже встали с коек и сидели на рундуках, натягивая рабочую одежду. Внезапно в дверь кубрика заглянул юнга из старпомовой вахты.
— Старший помощник велел спросить, — сказал он, кто из вас крепил фор-бом-брамсель в прошлую вахту.
— А зачем ему? — поинтересовался кто-то из наших.
— Подветренный край брамселя распустился и болтается, — объяснил юнга. — Старпом говорит, тот, кто его крепил, должен подняться наверх и закрепить парус как следует.
— Ах вот оно что! Впрочем, мне-то что за дело, это не я крепил брамсель. Спроси лучше остальных, сынок.
— Спросить о чем?.. — сонно поинтересовался Пламмер, выбираясь из койки.
Юнга повторил свой вопрос. Пламмер зевнул и потянулся.
— Сейчас сообразим… — пробормотал он и почесал в затылке, пытаясь одновременно натянуть штаны свободной рукой. — Кто же из наших крепил фор-бом-брамсель?.. — Он надел штаны и встал. — Ах да, Том, кто же еще!
— Это все, что я хотел узнать, — сказал юнга и удалился.
— Эй, Том!.. — окликнул матроса Стаббинс. — Ну-ка, просыпайся, лентяй ты эдакий! Мистер старший помощник только что присылал за тобой. Его очень интересует, кто в прошлый раз крепил фор-бом-брамсель. Он болтается, и старпом хочет, чтобы ты закрепил его снова, как только начнется наша вахта.
Том соскочил с койки и начал быстро одеваться.
— Болтается, говоришь? — переспросил он. — Вот странно, вчера ведь и ветра-то никакого не было. Я отлично помню, что обнес парус сезнями[75] и завел под леер.
— Быть может, сезень гнилой попался, вот он и лопнул, — предположил Стаббинс. — В общем, тебе лучше поторопиться — вот-вот пробьют восемь склянок.
Действительно, через минуту мы услышали четыре сдвоенных удара в рынду и поспешили на перекличку. Как только она закончилась, старпом наклонился к второму помощнику и что-то шепнул ему на ухо.
— Том! — крикнул второй помощник.
— Здесь, сэр! — откликнулся Том.
— Это ты крепил фор-бом-брамсель в прошлую вахту?
— Сдается мне, что я, сэр.
— Тогда почему он болтается?
— Не могу знать, сэр.
— В общем, давай наверх, нужно заново закрепить парус. И постарайся на этот раз сделать все как следует.
— Слушаюсь, сэр, — ответил Том и вместе с нами отправился на бак.
У фок-мачты он остановился и, схватившись за ванты, не спеша полез наверх. Я прекрасно видел его, ибо луна хотя и была на ущербе, давала достаточно света.
Облокотившись на кофель-планку, я стал набивать трубку, время от времени поглядывая на Тома, медленно карабкавшегося по вантам. Остальные матросы из обеих вахт спустились в носовой кубрик, поэтому мне показалось, что на главной палубе я остался один. Не прошло, однако, и минуты, как я обнаружил, что ошибся; раскуривая трубку, я увидел Уильямса — молодого матроса-кокни, который вышел из-за наветренной стороны камбуза и, остановившись, тоже задрал голову кверху. Признаться, его появление меня несколько удивило, так как я знал, что он и трое других матросов затеяли партию в покер, продолжавшуюся уже не один вечер (за это время Уильямс успел выиграть у партнеров больше шестнадцати фунтов табаку). Кажется, я даже открыл рот, чтобы спросить, почему он не в кубрике, за картами, когда мне на ум внезапно пришел наш первый разговор. Я отчетливо помнил, как Уильямс сказал, что паруса на «Мортзестусе» часто распускались, словно сами собой, и всегда — по ночам. Помнил я и то, как он выделил голосом эти два коротких слова; тогда мне было невдомек, что Уильямс имеет в виду, но сейчас я почувствовал, как у меня мороз пробежал по коже.
В самом деле, то, что произошло на судне, было невероятным, почти абсурдным: убранный парус, даже плохо закрепленный, не мог вдруг распуститься при такой тихой, почти безветренной погоде, которая установилась за прошедшие сутки. Просто удивительно, как я с самого начала не подумал о том, насколько это невероятно и странно. Паруса никогда не распускаются в штиль, когда море спокойно, а судно почти не раскачивается.
И, оттолкнувшись от кофель-планки, я решительно направился к Уильямсу. Парень что-то знал или, по крайней мере, догадывался о чем-то таком, о чем я не имел ни малейшего представления. Но Том, Том!.. Что могло ждать его там, наверху? Я не знал, и это пугало меня едва ли не больше всего. Быть может, кто-то считает, что мне стоило рассказать обо всем, что я знал и о чем догадывался, но… Кому я мог это рассказать? Да меня бы просто высмеяли!
Уильямс заметил меня и, повернувшись в мою сторону, негромко сказал:
— Боже мой! Это снова началось.
— Что именно? — спросил я, хотя и понимал, что он имеет в виду.
— Да эти странности с парусами, — ответил Уильямс, жестом указывая на фор-бом-брамсель.
Я тоже бросил взгляд наверх. Вся подветренная сторона паруса, начиная от крестового сезня, свободно свисала вниз. Чуть ниже я разглядел фигурку Тома, который только что перебрался на ванты брам-стеньги.
Уильямс вздохнул:
— Вот так мы потеряли двоих.
— Двоих матросов?! — вырвалось у меня.
— Да, разумеется, — выдавил Уильямс.
— Как это случилось? Я никогда об этом не слышал.
— Это потому, что тебе некому было рассказать.
Я ничего не ответил; собственно говоря, я едва обратил внимание на его слова, поскольку передо мной снова встал вопрос, как мне быть и что делать.
— Наверное, следует рассказать второму помощнику все, что мне известно. И сделать это нужно прямо сейчас, — заявил я. — Уверен… он и сам видел нечто такое, что не в состоянии объяснить, и… и… Короче говоря, я не должен молчать. Если бы второй помощник знал действительное положение вещей…
