Артур Мэйчен - Великий бог Пан
«Но помните ли вы о том, что написали мне? Насколько я понял, окажется неизбежным то, что она…»
Остальные слова он прошептал доктору в ухо.
«Вовсе нет. Это полный вздор, уверяю вас. На самом деле, я полностью убежден в том, что этот метод лучший из тех, что существуют».
«Хорошенько обдумайте это дело, Раймонд. На вас лежит большая ответственность. Если произойдет какая-то трагедия, до конца дней своих вы будете ощущать себя самым несчастным человеком».
«Нет, я так не думаю, даже если и случится худшее. Как вы знаете, я вытащил Мэри из грязной подворотни, спас ее от постоянного голода, когда она была еще ребенком. Полагаю, ее жизнь принадлежит мне, и я распоряжусь ею так, как посчитаю целесообразным. Уже поздно, нам лучше уйти».
Доктор Раймонд направился к дому, прошел через холл и далее спустился вниз по длинному темному коридору. Там он вынул из кармана ключ и открыл массивную дверь, а затем провел Кларка в лабораторию. Когда-то эта комната служила бильярдной и освещалась стеклянной куполообразной лампой, висевшей в центре потолка. Она все еще испускала унылое сумеречное сияние. Доктор зажег тусклый светильник и поставил его на стол, расположенный в центре помещения.
Кларк наблюдал за ним. Одна из стен едва ли на фут оставалась свободной, повсюду ее занимали полки, заставленные бутылками и пузырьками всех форм и цветов, а в одном из углов стоял маленький книжный шкаф в стиле чиппендель. Кларк обратил на него внимание.
«Вы видите этот пергамент Освальда Кроллиуса? Именно он был первым человеком, кто указал мне верный путь, хотя я не думаю, что он отыскал его самостоятельно. Вот одно из его странных высказываний: ‘В каждом пшеничном зерне таится душа звезды’».
Больше никакой мебели в лаборатории не было. Стол в центре, каменная плита с водоотводом в углу, два кресла, в которые уселись Раймонд и Кларк, — это все, за исключением странно выглядящего кресла в дальнем конце комнаты. Кларк посмотрел на него, и его брови поползли вверх.
«Кстати, вот это кресло, — сказал Раймонд. — Мы можем переставить его в более подходящее место».
Он встал и принялся вертеть загадочное кресло на свету, поднимая и опуская его, надавливая на сидение, сгибая под разными углами спинку и регулируя подставку для ног. Кресло выглядело вполне комфортабельным. Кларк пощупал мягкую зеленую обивку из вельвета, в то время как доктор манипулировал с какими-то рычагами.
«А теперь, Кларк, располагайтесь удобнее. Мне еще предстоит работа на пару часов, поскольку я посчитал нужным оставить некоторые вещи напоследок».
Раймонд отошел к каменной плите, а Кларк со скукой наблюдал, как он перевернул несколько пузырьков и зажег пламя под тигелем. На полке над оборудованием у доктора имелась маленькая ручная лампа, светившая не хуже больших. Кларк, сидевший в тени, разглядывал большую темную комнату и забавлялся причудливому эффекту контраста между яркими лучами света и сумеречной тьмой. Вскоре он почувствовал в комнате странный запах, поначалу едва уловимый. Однако по мере того, как аромат усиливался, Кларк с удивлением отметил, что он совсем не напоминает запахи в аптеке или больнице. Кларк поймал себя на том, что лениво пытается проанализировать свои ощущения, связанные с запахом, и на середине мысли вспомнил один день из своей жизни пятнадцать лет назад.
Он проводил этот день, бродя по лесам и лугам возле своего дома. Стояла августовская жара, знойное марево искажало расстояния и очертания всех предметов. Люди, смотревшие на термометр, говорили об аномальных значениях температуры, почти как в тропиках.
Странно, что этот удивительно жаркий день из пятидесятых всплыл в памяти Кларка. Ощущение ослепительных, заливающих все вокруг солнечных лучей, казалось, затмевало тень и свет в лаборатории, и он вновь чувствовал порывы обжигающего воздуха, ударяющего его в лицо, видел слабое мерцание, исходящее от торфа, и слышал бесчисленные шорохи лета.
«Надеюсь, запах не раздражает вас, Кларк? В нем нет ничего вредного. Он может лишь вызвать у вас легкую сонливость, не более».
Кларк отчетливо слышал слова Раймонда и понимал, что тот обращается к нему, но не мог заставить себя выйти из этого состояния апатии. Он был способен лишь думать об этой прогулке в одиночестве пятнадцать лет назад. Это было его последнее воспоминание о полях и лесах, которое он сохранил со времен своего детства. И теперь оно предстало перед ним в ярком свете, как на картине. Сначала он вспомнил призрачные ароматы лета — смешанный запах цветов, благоухание лесов и прохладный воздух тенистых полян, прячущихся в зеленой чаще, где их находили теплые солнечные лучи. Затем его ноздрей коснулся запах плодородной почвы, расстилающийся так, словно его разносили чьи-то руки. И, наконец, все перекрыли улыбающиеся губы.
Его мысли блуждали, как бродил он сам давным-давно, от полей к лесам, по маленьким тропинкам между буковыми подлесками. В этом воспоминании подобно чистой мелодии звучало журчание струйки воды, падающей с известняковой скалы. Вскоре воспоминания стали сбиваться и путаться с другими; буковая аллея превратилась в дорогу между падубами, там и здесь с сука на сук вилась лоза, спуская вниз наполненные красным виноградом колышущиеся ветви; редкие серо-зеленые листья дикой оливы выделялись на фоне темных тенистых падубов. Где-то в глубине этих грез таилось осознание того, что дорога от дома его отца привела Кларка к неизвестной стране. Он поразился странному впечатлению, когда внезапно бесконечная тишина поглотила все шорохи и шелесты летней природы, и лес замолчал. На мгновение он оказался лицом к лицу с сущностью, которая не была ни человеком, ни зверем, ни живым, ни мертвым, но смесью всех вещей, формой всего, но лишенной всякой формы. В этот момент блаженное таинство души и тела пропало, и Кларку показалось, как чей-то голос прокричал: «Дай нам умереть!», а затем наступила запредельная вечная тьма.
Когда Кларк очнулся, он сперва увидел Раймонда, наливавшего несколько капель какой-то маслянистой жидкости в зеленый пузырек, который он затем плотно заткнул пробкой.
«Вы задремали, — сказал он. — Поездка, должно быть, утомила вас. Теперь все готово. Я собираюсь привести Мэри, вернусь минут через десять».
Кларк сел обратно в кресло и почувствовал некоторое недоумение. Казалось, будто он перешел из одного сна в другой. Он втайне немного надеялся на то, что увидит, как растают и исчезнут стены лаборатории, и он проснется в Лондоне, содрогаясь от собственных фантазий. Но вот, наконец, дверь открылась, и вошел вернувшийся доктор, а с ним девушка лет семнадцати, одетая во все белое. Она была столь прекрасна, что Кларк совершенно не удивился тому, что написал ему доктор. От волнения у нее покраснели лицо, шея и руки, но Раймонд казался невозмутимым.
