Скотт Томас - Кораблекрушение в Викхэмптоне
Я мог только пожать плечами. Мне также не хватило слов, когда спросили мое мнение по поводу кандалов на ее запястьях. Цепь, которая, очевидно, связывала кольца, была разорвана.
— Там еще один, — завопил Уоткинс, поверх шипения прибоя и свиста ветра. Я подошел ближе, опустился на колени и был весьма обрадован, обнаружив, что эта последняя фигура оказалась не трупом, а деревянной носовой фигурой судна. Это тоже была любопытная вещица, похожая скорее на стоящую на хвосте змею или, быть может, морского угря, с гордо торчащими женскими грудями и шипастой короной на голове. Лицо имело самый злобный характер, с глубоко посаженными глазами и ощерившимся ртом.
— Что теперь нам делать, доктор? — спросил меня священник Джеймс.
— Рекомендую перенести их наверх на холм к мистеру Уоткинсу и оставить в сарае до утра. Пожалуй, нам лучше не пытаться в такую бурю пройти весь путь до поселка. Это годится, мистер Уоткинс?
— Вполне, доктор. И вас всех приглашаю остаться, — сказал овцевод-пастух.
Мы подняли мокрые тела одно за другим на плоскую телегу мистера Олдрича и поплелись извилистой тропинкой на выступ высоко над берегом. Отсюда было недалеко и до дома мистера Уоткинса, дом его был без претензий, его можно было даже принять за смешное нагромождение камней и соломы.
3Лихорадка жестоких воспоминаний опустошает краткие часы моего сна. Какой холодный и бездушный ветер наполняет тогда парус моего беззащитного разума! Мне снится мелькающее судно, обезумевшие умирающие люди. Я слышу, как барабанит дождь и стучат копытца, и ощущаю безмолвные груди против своего взбесившегося сердца. Как страшусь я проклятого сна! Прошлое вбивает в мой череп страшные картины!
* * *Мы сгрудились вокруг камина, мокрые до костей, наши эмоции иссякли. Этой ночью мы больше ничего не могли сделать. Разлили темный и горький эль.
— Они не из наших мест, — сказал священник, человек среднего возраста.
— Наверное, иностранцы, заблудившиеся в шторм, — предположил Уоткинс.
Большая часть разговора касалась девушки с тремя странными шипами, вбитыми в голову. Очевидно, она была какой-то пленницей. Хотя, зачем понадобилось кому-то вбивать в нее шипы? Я обнаружил, что трудно принять факт, что самая красивая женщина, которую я когда-либо видел, была мертва.
Уоткинс следил за мной, его обветренное лицо подсвечивалось снизу огнем камина.
— Доктор Майлс, что вы все-таки думаете об этих гвоздях? Они не похожи ни на один металл, что я когда-либо видел.
— И я не видел, — эхом отозвался Олдрич.
У меня, конечно, не было объяснения. Я удивляюсь и по сей день.
— Не знаю, — ответил я. Когда я впервые увидел эти шипы там, на дождливом берегу, то предположил, что они из меди или даже из золота, но, уложив тела на рассыпанную солому на полу сарая, я наклонился, чтобы получше их рассмотреть. Я не могу с уверенностью сказать, что эти шипы вообще были металлическими. Хотя в них было нечто от золота, я вспоминаю, что они так же были какими-то полупрозрачными, что-то вроде янтаря. И, все-таки, это был не камень и не вполне металл. Субстанция совершенно незнакомая.
Священник вздрогнул, когда затрещало полено.
Уоткинс предположил вслух:
— Может быть, это очень ценный металл?..
— Даже не осмеливаюсь гадать, — ответил я.
4Эти сны пируют моим утомленным разумом! Я вижу тела на берегу, нагую женщину, разрывающую цепи! Я слышу пронзительный, словно паровозный крик! Сон, я страшусь тебя! Боже, спаси меня от заразы этих снов! Я вижу, как это проклятое судно мелькает и исчезает. Деревянная женщина с головой змеи!
* * *Мне с трудом удается найти слова, чтобы достаточно точно описать тот звук, что разбудил меня, когда я лежал, закутавшись в одеяло на полу возле камина. Какой странный сон посетил меня! Мне представлялось, что я встал, вышел наружу в штормовую ночь и направился в темный каменный сарай, мимо овец, сгрудившихся вместе ради тепла, с мерцающей свечой в качестве единственного поводыря.
В этом дремотном приключении я приблизился к темному входу в сарай, где лежали тела с берега. Я встал, глядя вниз на них… на фигуры бледные и безжизненные, еле видные в полутьме. Я слышал, как дождь омывает внешние поверхности стен, слышал тяжелое дыхание овец.
Самая красивая, та, что с угольно-черными волосами и чертами лица столь гладкими и нежными, лежала на верстаке. Три ее шипа мерцали очень странно, я осмелюсь сказать, почти призывно. От нее пахло сыростью и солью, и я обнаружил дрожащую руку, протянувшуюся, чтобы коснуться ее холодной и влажной лодыжки. Ах, какой озноб прошел по мне! Как странно, однако — рука не походила на мою, казалось, она принадлежит старому человеку, более морщинистая, похожая, скорее, на руку Уоткинса. И далее в том же сне я снял с нее темное и влажное платье и жадно копался в застежках и крючках, пока каждый дюйм ее холодной и бледной кожи не обнажился передо мной, освещаемый лишь мерцанием чуть теплящейся свечи и согреваемый ласками моих трепещущих ладоней.
Никогда прежде не видел я таких роскошных и красивых форм! Каким гладким был ее живот, какими круглыми бедра, какими полными и нежными ее бледные груди. Я склонился, чтобы поцеловать ее недвижный живот, и в сне лизнул языком ее бедра. Медленно я сомкнул свои губы на сморщенных кончиках ее грудей.
Это мои ли уши услышали хриплый стон, или это дождь, стекающий сквозь трещины старых стен, передразнил отклик моей недвижной любовницы? Мой рот жадно искал ее шею и поднимался все выше и выше к сердитому лицу. Никогда прежде я не видел таких темных глаз! Я лизнул плоские вершинки ее жесткой короны из гвоздей-шипов и чуть-чуть куснул один из них посередине. Ее губы были холодны, а толстый язык, который извиваясь вошел в мой рот, вкусом был как глубины океана.
Как я сказал — пронзительный, похожий на свист звук вырвал меня из моего сна.
— Великий боже, — сказал я, содрогаясь и подымаясь с пола. Озноб, охвативший меня, частью происходил из-за моего странного сна, а частью от того, что дверь дома Уоткинса стояла нараспашку, наполняя помещение сырым ветром. Я осмотрелся в комнате — никого не было видно. Я нашел фонарь, зажег его и вышел наружу.
Я позвал сквозь бурю:
— Уоткинс! Олдрич! Отец Джеймс!
Спотыкаясь, я побрел к сараю. Яростный ветер сбивал меня с ног. Дверь была открыта, и какое-то тело раскинулось у моих ног. Это был Олдрич. Он лежал на спине, глядя на низкие балки потолка, его рот был открыт в широкую кровавую букву О.
Каким дураком я был. Мне надо было убежать, но я осторожно пошел глубже в длинный каменный сарай. Овцы беспокойно шевелились, глядя, как я иду мимо. Звук дождя и ветра становился все громче, когда я приближался к месту, где мы положили жертвы крушения. Очевидно, задняя дверь не была надежно закрыта.
