Карл Штробль - Кровопускатель
Из рукавов шлафрока появились две руки, десять черных когтей потянулись к могиле — и, казалось, будто холмик пришел в движение под действием некой странной силы; повинуясь ей, комья земли поднимались из ямы, почва по краям вспучивалась и бурлила, словно кипящая жидкость, образуя пузыри, которые росли и набухали. Вся эта масса ожила, вытолкнув на поверхность трех парней, вздыбилась, вздулась, как под натиском газов, распирающих свое вместилище, выгнулась горбом и с треском лопнула. Могила разверзлась, и на дне ее, под кучей раздавленных венков и цветов стоял гроб упокоившейся девицы Вероники Хюбер.
Тут трое парней бросили заступы и с воплями кинулись в кусты, в ужасе позабыв про заработок. Доктор мысленно последовал за ними. Язык его внезапно сделался липким и тяжелым, не способным произнести ни слова, а мозг буравил вопрос: "Что это за ответная услуга…"
— Вы не должны ни о чем спрашивать, mon cher. Дальнейшее мы обсудим в вашей лаборатории. А теперь спокойно идите домой. Я буду ждать вас вместе с покойной девицей Хюбер. Ступайте же!
Незнакомец отвесил учтивый поклон и жестом поманил доктора под туи; они прошли рядом между могилами, и зубчатые тени трепетали у него за спиной, а кисточки халата волочились по дорожке, будто кровавые следы. Внезапно обуявший доктора страх был вытеснен еще большим: господин в шлафроке исчез. Вместо него, в стороне, освещенный луной, темнел старый могильный камень, высокий и узкий, точно надгробное слово Ужасу, и перепуганный доктор прочел на нем имя давно упокоившегося шевалье де Сен-Симона. Словно в жутком сне, он пустился бежать в своих тяжелых ботфортах, позволяя ветвям хлестать себя, а осколкам ранить… Опомнился он уже перед своим домом. Длинная, узкая улочка, казалось, таила в складках темноты за высокими фронтонами какую-то угрозу. Между тенями свет умирающей луны глубоко вгрызался в сонные лица домов. На карнизе, среди перепутанных усиков плюща, захлопала крыльями стая каменных птиц, а стоявший на окне кабинета кувшинчик с маслом толкнул пестик фаянсовой ступки. Ученость, обитавшая в этом доме в лице длинного ряда владельцев, заканчивавшегося доктором Эузебиусом Хофмайером, скрывалась от любопытных взглядов улицы благодаря немного гротескному и склонному ко всяческим причудам гению архитектора. Доктор по-птичьи склонил голову набок и поднял глаза к окну. Кувшинчик с маслом чинно стоял на подоконнике, и тусклый свет просачивался сквозь круглое стекло. Ключ помедлил у скважины украшенной сценами кабаньей охоты двери и обнаружил запертый замок. Немного успокоившись и отогнав навязчивый страх, доктор поднялся к себе в кабинет. На прозекторском столе лежало нагое тело девицы Хюбер, а в его кресле, вцепившись в поручни черными когтистыми лапами и откинув на спинку лысый череп, устроился господин в шлафроке. В углу были свалены черные доски.
— Добро пожаловать, коллега, — приветствовал доктора незнакомец, как будто это он был здесь хозяином. — Итак, мой друг, теперь вы можете задавать любые вопросы.
— Тогда я спрошу, как вы сюда попали?
— О, я знаю этот дом лучше, чем вы, поскольку знаком с ним немного дольше, и потому мне известны ходы, о которых вы даже не подозреваете. Однако я жду другого вопроса.
Луна незаметно выползла за порог, но комнату наполнял тусклый фосфоресцирующий свет, который, казалось, излучало тело на прозекторском столе, и в этом странном свете пышно расцвели пестрые цветы на турецком халате незнакомца. Он небрежно извлек один из них из ткани, понюхал и водворил на место. В кабинете стояла такая тишина, что было слышно, как кувшинчик с маслом опять подтолкнул пестик в ступке и на карнизе защебетали каменные птицы. В темном углу потрескивали сырые доски.
Незнакомец встал и подошел к трупу девицы Хюбер, а кисточки его цветастого халата волочились по полу, будто кровавые следы.
— Посмотрите, коллега, какой превосходный материал для experimentis, demonstrationibus и studiis! С его помощью вы добьетесь значительных успехов в области исследований почек и желчи. Не правда ли, моя работа безупречна? Все быстро и чисто.
— А ответная услуга?
— О, это сущие пустяки, в сравнении с моей! Я прошу только, чтобы уважаемый коллега не утруждал себя завтра походом в монастырь и предоставил мне возможность сделать кровопускание сестрам.
— Но это невозможно! Разве вы доктор и умеете обращаться с ланцетом, чтобы выпустить ровно столько крови, сколько нужно для поддержания доброго самочувствия, а также должной набожности и смирения?
— Заверяю вас, что ваш авторитет никак не пострадает, и обещаю действовать как человек науки, а не шарлатан или знахарь.
— Но разве вы доктор?
— По крайней мере, что-то в этом роде и обладаю некоторыми навыками в таком деликатном предмете, как кровопускание и сцеживание вытекшей крови.
Доктор колебался. Тело покойной девицы Хюбер, несомненно, обладало всеми качествами, которые имеют ценность на прозекторском столе, и он невольно потянулся к ящику с инструментами, снедаемый желанием получить ответ на не вопросы, которые не давали ему покоя последние годы.
— Однако… это решительно невозможно, господин… господин… Даже если бы я полностью вам доверял, если бы я находил ваши знания достаточно основательными, если б я был убежден, что уважаемый коллега осуществит эту маленькую оздоровительную операцию гладко и безупречно, и то я не сомневаюсь, что сестры не примут услуг неизвестного. Я — избранный и укрепивший свою репутацию многолетней практикой врач, которому одному дозволено производить кровопускание членам общины, и, сверх того, единственный мужчина, имеющий доступ в монастырь. Не представляю, каким образом уважаемый коллега мог бы проникнуть через врата этой населенной девицами твердыни, а если это вам и удастся, как вы сумеете осуществить свои намерения…
— Трудности, mon cher, заключаются только в вас и закоснелости ваших представлений.
Палец с черным когтем назидательным жестом указал на прозекторский стол, где покоилось нагое фосфоресцирующее тело. Доктор ухватился за это движение и хотел уже выступить в защиту соответствия человеческих представлений законам природы, когда незнакомец разом отсек все намечающиеся возражения.
— Неправда, мой дорогой, вы не можете этого себе представить. Если вы считаете нечто невозможным, это только означает, что вы этого еще не видели. И потому я хочу это вам теперь показать. Будьте столь любезны, соблаговолите на меня взглянуть!
"Нелегко быть любезным, когда боишься увидеть какую-нибудь чертовщину", — подумал доктор, заставляя себя повиноваться. Перед ним стоял его двойник, созданный фантазией неведомой силы, и он отличался от первого лишь тем, что усмехался, когда тот дрожал от страха, и, в отличие от него, сжимавшего под мышкой пару обвисших ботфорт, опирался подбородком на серебряный набалдашник трости.
