Андрей Дашков - Радио ада
И наступило время новых снов – черных реактивных кошмаров. «Радио ада» передавало музыку. Много музыки. Иногда казалось – слишком много. От нее можно было свихнуться, но тишина ревела еще страшнее. Поначалу он протягивал руку, чтобы выключить приемник, но станция уже крепко держала его незримыми щупальцами, и рука замирала на полпути. А кроме музыки, были истории. Подлинные истории, тихо звучавшие в ночи под вкрадчивый шелест шин или шорох дождя. Исповеди чудовищ в человеческих обличьях. Рассказы о разбитых сердцах и искалеченных судьбах. Бред безумцев и тех, кто допился до белой горячки. Беседы маньяков с будущими жертвами. Крики рожениц, стоны любовников и больных, хрипы умирающих стариков – как звуковая иллюстрация проклятого скорбного пути: рождение, молодость, старость и смерть…
Постепенно «Радио ада» превратилось в своего рода наркотик. Динго не мыслил без него свою жизнь.
Другой бы боролся с призраками, цеплялся руками за скелеты, зажав в зубах брошенную кость, воздвигал новый карточный домик – или смирился и, очутившись на самом дне, медленно закапывался в ил. Динго не видел смысла в подобном самообмане. Он выбрал третий путь. Бежать. Непрерывно бежать в тщетных поисках утраченного безвозвратно. Движение спасает от безумия. Движение создает иллюзию жизни: так проплывающее по реке бревно может показаться крокодилом. А если так, то лучше бежать налегке – с этим не станет спорить даже последний кретин.
(И радио шептало по ночам из всех щелей: «Брось эту обузу! Отправляйся в путь. Вся бесконечность мира лежит перед тобой!..»)
Динго и впрямь чувствовал нечеловеческую легкость, стоя на ступенях перед входом в казино. Казалось, еще немного – и он гигантской летучей мышью вспорхнет к тусклым звездам. Но и в этом случае ему никуда не деться из-под купола цирка, где так мало мест для зрителей, так много жалких клоунов и такая огромная арена…
Не было прожектора, который разогнал бы тьму. Не было ветра, который унес бы прочь его мысли. Не было веревки на шее, которая удержала бы его тело. Дьявол, стоявший за левым плечом, легонько подталкивал в спину: «Беги, кролик, беги. Теперь ты мой клиент!»
И Динго сорвал с места свой «додж», не жалея и без того лысых покрышек.
* * *Его тачка темной иглой сшивала края изнемогающей ночи. Приемник был включен, и динамики орали на полную, не давая уснуть за рулем в коварный предрассветный час. «Найтхокс», Нил Блэк, Джимми Спэйсек, Мэтт Пауэлл, Майк Онеско… Кто-то поддерживал ускоряющийся ритм близкого безумия… Но Динго не стал ни заложником скорости, ни жертвой гонки мертвецов, когда оторванная голова подобно черному болиду несется в сотне метров позади тела, вибрирующего от невыносимого наслаждения и предвкушения смерти… И медленные блюзы взлетали, как фонтаны спермы, в звездное небо и застывали ледяными осколками звезд – грязно-желтых, будто волчьи глаза. Отпечатки проклятой обреченной любви, следы запретного соития небес и грязи… Мука зарождалась в полых костях, текла по ним, словно лава раскаленных нервов, звенела ветром в эоловой арфе скелета, пронзала насквозь со всех сторон одновременно: извне – вовнутрь, изнутри – наружу, – так что Динго казался самому себе чудовищным, вывернутым наизнанку подобием дикобраза с иглами, терзающими внутренности… Уже не музыка – это сделалось чем-то большим, актом преображения души и плоти под влиянием жесточайшей вибрации, – и ад наступал здесь и сейчас, с пытками воспоминаниями, с электрическими плетями неотмытых грехов, со всей безнадежностью вечности, со священной яростью фанатика, сгорающего на костре веры…
Копоть, зола, пепел… Серая метель кружит и кружит вокруг… Закопченный мир, сгоревшие провода, короткое замыкание в мозгу, запах гари, горечь в глотке… Бенгальские огни пылающих дорог пробегают по телу распятой Земли… Насекомое Динго, напичканное электронным дерьмом, ползет, ползет и ползет, не ведая ни маршрута, ни пункта назначения.
Новый круг ада. Тони Спиннер, Тинсли Эллис, Крис Дюарт… Хорошие ребята, но до самой печенки Динго добрался Джон Кэмпбелл. Джон держал ритм дороги – как раз то, что нужно парню, едущему без цели и потерявшему представление о времени. Независимо от того, светило ли солнце или ночь принимала дрожащее тело в свои ледяные объятия, Динго блуждал в сумерках жизни.
Но он был не один. На путях изгоев иногда находятся попутчики. Он узнавал их сразу, даже не видя лиц. Это смахивало бы на телепатию, если бы Динго верил в подобную чушь.
Вот так получилось и со стариком, силуэт которого фары вырезали из расползающейся мглы. Он стоял на обочине, держа на руках ребенка. Не голосовал. Просто стоял и ждал. Выходит, тоже кое-что знал о предопределенности.
Обычно Динго не брал пассажиров. Посадишь какого-нибудь урода в свою тачку – и вскоре почувствуешь себя так, будто кто-то трахнул твою женщину или нагадил на твою могилу. Приятные собеседники попадались крайне редко. Неприятных Динго быстро затыкал. Хуже всего были сторожевые псы власти – они по-хозяйски опускали свои задницы на сиденье. И чуяли в нем одичавшую тварь, хищника, врага домашних животных, которых им полагалось охранять. За эту работу платили, но жизнь стоила дороже… Постепенно Динго научился избавляться и от сторожевых псов.
Он отказался также от услуг шлюх, предпочитавших расплачиваться натурой. Минутное удовольствие не шло ни в какое сравнение с тем черным оргазмом, который настигал Динго в моменты интимной близости со смертью – в объятиях этой последней и абсолютно надежной любовницы, в конце концов непременно остающейся вдовой, – и он понимал, что на самом деле есть и третий… участник чудовищной оргии… когда дьявол скреб когтями вдоль позвоночного столба… и звезды сыпались с трясущихся от кощунства небес, как гнилые фрукты…
Но в тот раз он узнал родственную душу – если вообще может существовать какое-то родство между бездомными бродягами. Кроме того, Динго вспомнил, что у него нет денег, – и если старик согласится заплатить за бензин, ему не придется прибегнуть к крайним мерам в ближайшем городке. Он не любил крайних мер.
Динго резко затормозил – так, что казалось, закончился призрачный полет и «додж» с размаху воткнулся в песок реальности. Как только исчезала скорость, наваливались усталость, голод и тоска. Безумная гонка позволяла продержаться еще одну ночь…
Старик сел в машину, ни о чем не попросив. Он также не выразил благодарности – это была роскошь для тех, у кого осталось время отдавать долги. Ребенок был завернут в черную ткань, прошитую белыми нитками. И если для саванов придуманы фасоны, то этот подходил идеально.
