Елена Усачева - Большая книга ужасов. Millennium
– Она топает, а это – с шуршанием каким-то. Словно по полу за собой что-то везет.
– Я надеялся, Пося в отряд драпанет. Нет, вернулся.
– Выгляни.
– Чего я выгляни, если ты лежишь около двери?
– На правах старичка. Какую ночь уже здесь.
– Без тебя все тихо было.
– Тихо было, пока Пося орал. Леш, а что, если это не он ходит?
– Имя у него новое – Неон? Сбежал давно наш Пося. Небось к вожатым помчался.
– Почему к вожатым?
– Вожатые – это хорошо. Вожатые – это надежно.
– Королев! Ты чего трясешься?
– Шаги, слышишь?
– Внизу кто-нибудь стучит.
– Ночью?
– Домино или карты…
– Что ты паришь? Какие карты? Это шаги! Вот, остановились.
– Разве? Я ничего не слышу.
– Идут дальше.
– Где?
– Это же Пося! Вот дебил!
– Не ходи!
– Сейчас я ему!
– Стой! Королев! Ты где? Я слышу шаги. Они возвращаются. Это Пося? Королев! Кто это? Ты?..
Детско-оздоровительный лагерь «Радуга» тонул в зелени. Уснувшие на ночь кусты выступали темными громадами из-за корпусов, пластмассово отражали свет восковые лепестки цветущих магнолий. Стволы сосен горели во мраке желтыми свечками. Свято следуя законам физики, тепло от земли уже давно улетело в чернильное небо, к моргающим звездам, по траве потянуло сыростью, душноватой затхлостью от старицы. Ветерок поигрывал макушками сонных деревьев. По утоптанной земле прыгали лунные тени, протянулась через дорожку черная растопыренная лапа. Звезды задрожали, уступая место пронзительно-яркому месяцу. Изогнутый рожок уверенно светил, разгоняя мрак, пробиваясь сквозь ветки и листву, отчего все внизу стало неприятно-пятнистым.
Сквознячок коснулся иголок, осыпал желтые колючки на головы пары, стоящей под сосной, убрал черную тень через дорожку.
– Ты меня любишь?
– Ну чего ты сразу?
– Ничего и не сразу! Говори: «Я люблю тебя, Алла! И буду любить всю жизнь!»
– «Я люблю тебя, Алла, и буду любить всю жизнь!»
– Не так!
– А как?
– Что ты все шутишь? Говори серьезно. Если любишь, конечно.
– Люблю, люблю.
– А смотришь куда?
– Показалось – прошел кто-то.
– Ты просто отворачиваешься! Никого там нет.
– Старшие отряды могут шалить.
– Макс! Какое тебе дело до старших отрядов, если ты на третьем. Твои спят? Вот и ты – спи. То есть стой рядом и не дергайся!
– Слушаюсь, мой командир.
– Ты не слушай, а говори!
– Что говорить?
– Что любишь меня.
– Люблю.
– Что будешь со мной всегда!
– Буду с тобой всегда.
– Как-то ты не так это говоришь. Издеваешься?
– Ну почему сразу издеваешься? Ты просишь – я говорю.
– Тихо!
– А ты еще меня постоянно дергаешь.
– Да не ори ты! Слышишь?
– Только тебя и слышу.
– Прошел кто-то.
– Я же говорил!..
– Тихо! Вот опять. Шаги!
– Ветер. Иголки с сосен падают.
– Какие иголки? Ой, мамочки!
– Ты меня задушишь… Шея! Алла!
– Ой, извини. Я так испугалась. Кто-то из детей сбежал.
– А слышала, как в прошлой смене детишки развлекались? Налили в грелку вино, закопали ее и бегали парами к тайнику, сосали алкоголь через трубочку. Никто и не понимал, чего они там в кустах делали – приходили и уходили с пустыми руками.
– Смотри! Видишь? Что-то белое.
– Никак девчонки побежали. Отряд второй или первый, судя по всему. Давай догоним?
– Не ходи! Что-то мне тревожно стало.
– Кого ты испугалась? Сейчас они тебя испугаются! Ты же вожатая. Пошли!
– Ой, что-то ноги не идут.
– Застоялась! Быстрее! Упустим!
– Помогите!
– Слышал?
– Откуда это? От входа?
– От изолятора.
– Бежим!
– Не могу. Ноги не слушаются.
– Алка! Ну ты чего?
– И тебя не пущу.
– Помогите!
– Зовут.
– Без тебя обойдутся. Макс! Стоять!
– Хватит мной командовать! Я быстро! Там ерунда какая-нибудь. Дверь, наверное, захлопнулась. Народ уже собрался. Стой здесь.
– Нет! Макс!
– Я быстро!
– Макс! Я с тобой! Не убегай! Макс! Сам говорил, что любишь, а теперь бросаешь. Вот видишь, я уже иду. Ты где? Макс? Это ты? Ты решил от меня спрятаться? Ой! Кто здесь? Макс!
– Помогите!
Летняя ночь дышала сотней глоток. Затхлый, перегревшийся за день воздух стоял колом в горле, рождая неукротимое желание прокашляться. Тяжело пахли магнолии. Вздыхали старые сосны, нехотя протягивая свои ветки в палевое небо. Месяц пробитой дыркой смотрелся над головой. Так и виделось, что в этот ненасытный яркий серп сейчас затянет не только россыпь звезд-веснушек, но и ночь, деревья, дурацкие кусты и двух девчонок, бегущих сквозь низкие трескучие акации.
– Боже мой, как он прекрасен! Просто божественен! О! Королев!
– Задолбала ты уже со своим Королевым.
– Ирка! Ты не понимаешь! Он прекрасен.
– И божественен. Куда уж мне – понять такое!
– Королев! Какой он!.. А как говорит! А какие стихи пишет! «Эта ночь…»
– Сегодня без стихов! Они тоже божественны, как и твой Королев, пропади он пропадом!
– Не надо, чтобы он пропадал. Ирка! Он идеален! Это даже не человек!
– Очень бы мне хотелось, чтобы он перестал быть человеком, потому что я слышать больше о нем не могу. Я придумала, Анька! Давай наречем его крысой. Красивой такой, с длинным хвостом. Упитанной крысой. Он не обидится.
– Зайцева! Ты сволочь! Потому что Королев прекрасен.
– Да прекрасен он, прекрасен, только замолчи. Я же пошла с тобой. Вот видишь, иду. Между прочим, нас Алена ругать будет.
– Если заметит.
– У нее чутье! Третий год вожатой. Наверняка заглянула к нам в палату и увидела, что нас нет.
– Ирка! Как она может что-то увидеть, мы же сделали «кукол», мы вылезли тихо-тихо. Перед нами уже сбежали двое. Вокруг сказочная ночь. И мы идем к самому прекрасному в мире человеку. Королеву! Он сказочен.
– Сказочен, сказочен…
– И прекрасен.
– Я тебя сейчас стукну. Как будто помимо Королева других парней нет. Там Кабанов лежит, Сашка, тоже ничего себе. Как он здорово спор выиграл. Сказал, что заработает тепловой удар, – и пожалуйста, он в изоляторе. Жалко, что его не отдельно положили, можно было бы к нему в палату залезть, посидеть.
– Ирка! А давай заберемся на второй этаж к Королеву! Чего мы будем просто так стоять у него под окном?
– Это ты собиралась у него под окном стоять, а я собиралась тебя там бросить.
– Как можно меня бросить, когда я такая счастливая…
– Дура. Он же тебя все время чморит, ненормальной называет. Перед тем как загреметь в изолятор, что он говорил?
– Ах, что бы он ни говорил – это все равно прекрасно!
– Ага, прекрасно… «Красное белье – это пошло», «Черные чулки – это вульгарно». «Ты ужасно одеваешься». «Что у тебя на голове?»
– Что у меня на голове?
