Кларк Смит - Безымянное отродье
Немного удивившись, я признал, что это действительно так.
— Вы похожи на своего отца, сэр. Мистер Калдин и сэр Джон Тремот были большими друзьями до того, как ваш отец уехал в Канаду. Не желаете войти, сэр? Это Тремот-Холл. Сэр Джон долгое время не принимал гостей, но я скажу ему, что вы здесь, и может быть он захочет вас увидеть.
Испуганный и не совсем приятно удивленный своим местонахождением, я последовал за стариком в заставленный книгами кабинет, чья меблировка свидетельствовала о пренебрежении к роскоши. Здесь старик зажег древнюю масляную лампу в закрашенном абажуре и оставил меня наедине с книгами и пыльной мебелью. Я ощущал странное смущение, чувство, будто я проник в запретное место, пока ждал хозяина при свете тусклой желтой лампы. В голову мне пришли воспоминания — жуткие полузабытые истории, что я слышал от своего отца в детстве. Леди Агата Тремот, жена сэра Джона в первый год после их женитьбы стала жертвой приступов каталепсии. Третий приступ, очевидно, привел к её смерти, поскольку она не ожила через некоторое время, как в двух случаях до этого. А на ее теле проявились все признаки трупного окоченения. Тело леди Агаты поместили в фамильный склеп, настолько древний и протяженный, что он занимал огромное пространство под холмом позади дома. На следующий день после погребения сэр Джон, обеспокоенный странными устойчивыми сомнениями в окончательном медицинском заключении, снова вошел в склеп. В этот момент он услышал дикий крик и обнаружил леди Агату сидящей в своём гробу. Крышка гроба вместе с торчащими гвоздями лежала на каменном полу. Казалось невозможным, что бы крышка была выбита руками такой хрупкой женщины. Однако другого правдоподобного объяснения не было, поскольку сама леди Агата мало могла поведать об обстоятельствах своего странного спасения. Наполовину в оцепенении, и почти в бреду, в состоянии зловещего ужаса, что было понятно в ее положении, женщина пыталась поведать бессвязную историю о том, что с ней произошло. Она не помнила своих попыток освободиться из гроба. Её больше беспокоили воспоминания о бледном, омерзительном нечеловеческом лице, которое она увидела, пробудившись от долгого смертельного сна. Именно вид этого ужасного лица, склонившегося над ней, когда она лежала в уже открытом гробу, и вызвал у нее столь дикий крик. Существо, что исчезло до того, как сэр Джон приблизился к Агате, быстро умчалось во внутренние склепы, и у женщины осталось лишь смутное представление о внешнем виде этого монстра. Ей, однако, думалось, что оно было большим и белым, и бежало подобно животному на четвереньках, хотя его конечности были похожи на человеческие. Конечно, ее рассказ был скорее описанием сновидения или вымысла, вызванного ужасным шоком ее местонахождения и душевного состояния. И шок этот вытеснил из ее памяти все истинные события. Но воспоминания об этом жутком лице и фигуре, казалось, постоянно мучали женщину, и, в конце концов, страх свел ее с ума. Она не оправилась после той болезни, и прожив девять месяцев в состоянии психического паралича, умерла после того как родила своего первого ребенка. Смерть была милостью для нее, так как ее ребенок оказался ужасающим уродцем, таким, что изредка рождаются в человеческих семьях. Точная природа его ненормальности была неизвестна, хотя самые пугающие и противоречивые домыслы исходили от доктора, нянь и слуг, что видели его. Некоторые из числа последних навсегда покинули Тремот-Холл и отказывались возвращаться после того как всего лишь мельком увидели его уродство. После смерти леди Агаты сэр Джон отстранился от общества, и почти ничего не известно о судьбе того жуткого ребенка. Люди, однако, шептали, что ребенок был заперт в комнате с зарешеченными окнами. И никто не входил к нему, кроме самого сэра Джона. Трагедия, случившаяся с женой, разрушила всю его жизнь, и он превратился в затворника, живущего всего с одним или двумя слугами. А его поместье пришло в упадок из-за отсутствия заботы. Несомненно, думал я, тот старик является одним из тех слуг, что остались верны хозяину.
Я всё еще обдумывал эту жуткую легенду, пытаясь вспомнить определенные детали, что почти выветрились из моей памяти, когда услышал шаги, медленные и немощные — очевидно возвращался тот старик-слуга. Однако я ошибся. В кабинет вошел сам сэр Джон Тремот. Высокая, слегка сутулая фигура, лицо как будто исчерчено струйками кислоты — всё это выражало особое достоинство и победу над смертельной печалью и болезнями. Я попытался подсчитать его возраст и ожидал увидеть старого человека, но ему казалось было едва больше пятидесяти лет. Его трупная бледность и нетвердая походка были признаками смертельного заболевания. Его манеры поведения, когда он обратился ко мне, были безупречны и вежливы, даже милостивы. Но по его голосу было заметно, что в своей жизни он не видит уже ничего ценного и интересного.
— Харпер сообщил мне, что вы сын моего школьного друга Артура Калдина, — сказал Тремот. — Прошу вас быть как дома. Я давно не принимал гостей, и боюсь, что Холл покажется вам скучным и унылым местом, а я — бездушным хозяином. Тем не менее, вы должны остаться, хотя бы на ночь. Харпер приготовит вам ужин.
— Вы очень добры, — ответил я. — Но боюсь, что я вам мешаю. Если…
— Ничуть, — твердо ответил хозяин. — Вы должны быть моим гостем. До ближайшей гостиницы много миль, а туман уже превратился в ливень. В любом случае я рад вас видеть. Вы должны рассказать мне о своем отце и о себе за ужином. Тем временем я подыщу вам комнату, если пойдёте со мной.
Он повел меня на второй этаж особняка и далее по коридору, обшитому старинными дубовыми панелями. Мы прошли мимо нескольких дверей, которые вероятно вели в спальни. Все двери были заперты, но одна из них была укреплена стальными брусьями, тяжелыми и зловещими, как в тюремной камере. Мне пришла в голову неизбежная мысль, что тот уродливый ребенок должен был находиться за этой укрепленной дверью. Но жив ли он еще? По моим подсчетам со времени его рождения прошло уже лет тридцать. Насколько неизмеримо и отвратительно должно быть его расхождение с нормальным человеческим обликом, что это потребовало немедленного удаления ребенка подальше от людских глаз! И какие еще особенности его дальнейшего развития привели к необходимости закрыть дверь такими тяжелыми брусьями, что могут выдержать силу не только обычных людей, но и зверей?
Хозяин даже не взглянул на дверь, продолжая идти вперед. Тонкая свеча слегка дрожала в его старых пальцах. Мои размышления, пока я шел следом за Тремотом, внезапно были прерваны громким криком, настолько неожиданным, что я остолбенел. И крик этот шел из запертой комнаты. Он был долгим, завывающим; низкие басы приглушенного демонического голоса из могилы возрастали постепенно до пронзительного визга алчной ярости, как будто демон поднимался по ступенькам из-под земли на поверхность. Крик был ни человеческим, ни животным, он был сверхъестественным, дьявольским, смертоносным. И я содрогался от волн зла, что исходили от закрытой двери. Достигнув наивысшей громкости, вопли будто снова постепенно погрузились в глубокую могилу. Сэр Джон не обращал никакого внимания на эти крики, а шел своей обычной шаркающей походкой. Он достиг конца коридора и остановился возле комнаты, которая находилась на расстоянии двух дверей от той запертой темницы.
