Монтегю Джеймс - Граф Магнус
Пожалуй, стоит добавить, что мимо самой усыпальницы проходила тропа, путь по которой до деревни занимал всего три-четыре минуты.
В первый же день своего пребывания в Робеке мистер Рэксолл, найдя церковную дверь открытой, зашел внутрь и сделал подробное описание внутреннего убранства, то самое, с которым вы ознакомились в моем кратком изложении. Однако в усыпальницу он попасть не смог, а заглянув в замочную скважину, смог увидеть лишь мраморные изваяния, медные саркофаги и множество геральдических изображений, что вызвало у него естественное желание познакомиться с этими предметами поближе.
Впрочем, и архив, изучением которого он занялся в главном доме, оправдал его ожидания, ибо содержал как раз такие бумаги, какие требовались для написания книги: семейную переписку, купчие, счета и прочие документы, содержащие немало любопытных сведений о былых владельцах имения. О первом де ла Гарди эти рукописи повествовали как о человеке сильном, мужественном и суровом. Вскоре после возведения усадьбы в округе случился неурожай, и недовольство крестьян вылилось в нападение на некоторые поместья. Владелец Робека возглавил подавление восстания, твердой рукой привел мятежников к смирению и обуздал непокорство беспощадными карами.
В усадьбе имелся превосходный портрет первого владельца, и хотя данное мистером Рэксоллом описание не является исчерпывающим, можно заключить, что лицо вельможи поразило исследователя внутренней мощью, но отнюдь не красотой или добротой. Из слов Рэксолла можно даже заключить, что граф Магнус был на редкость безобразен.
В тот день, отужинав в усадьбе, мистер Рэксолл поздним, но ясным вечером пешком вернулся на постоялый двор, где сделал следующую запись. «Я должен постараться не забыть завтра же попросить церковного сторожа пустить меня в усыпальницу при церкви. Сегодня вечером он стоял на ступенях крыльца, и кажется, то ли открывал, то ли закрывал дверь, так что у него, наверное, есть ключ».
А на следующее утро у мистера Рэксолла состоялась продолжительная беседа с содержателем трактира. Поначалу я удивился, с чего ему вздумалось так подробно записывать россказни трактирщика, однако тут же сообразил, что, скорее всего, задуманная им книга должна была относиться к тем квазижурналистским произведениям, в которых использование всяческих толков вполне допустимо.
Так или иначе, по собственному признанию, Рэксолл ставил своей целью выяснить, сохранились ли в округе устные предания о графе Магнусе де ла Гарди, и если сохранились, то каким человеком он в них предстает. Выяснилось, что граф пользовался недоброй славой. Рассказывали будто он раскладывал на козлах, порол и клеймил крестьян всего лишь за опоздание в урочный день на барщину, а дома людей, без графского дозволения поселившихся в его владениях, таинственным образом загорались и сгорали дотла вместе с хозяевами. Но самое худшее — во всяком случае так считал не раз повторивший данное утверждение содержатель гостиницы — заключалось в том, что граф совершил Черное Паломничество и доставил оттуда нечто или кого-то.
Вы, конечно же, заинтересуетесь тем, что же это за Паломничество. Но ваше любопытство останется до поры неудовлетворенным, как осталось и любопытство Рэксолла, поскольку трактирщик наотрез отказался вдаваться в какие-либо подробности, а как только его окликнули под пустяшным предлогом, улизнул из комнаты и спустя несколько минут, просунув голову в дверь, объявил что уезжает в Скару и не вернется до вечера.
Таким образом, мистеру Рэксоллу пришлось вернуться к своим трудам в архиве, и когда он погрузился в переписку за 1705–1710 гг. между жившей в Стокгольме Софией Альбертииой и ее замужней кузиной Ульрикой Ленорой из Робека. Письма эти — что может подтвердить всякий, ознакомившийся с их полной подборкой, опубликованной Шведской комиссией по историческим манускриптам, — представляют немалый интерес, поскольку во многом проливают свет на культуру Швеции того времени.
Покончив после обеда с письмами и вернув короба, в которых они хранились на их место на полке, он, что вполне естественно, принялся снимать оттуда ближайшие тома и подшивки, чтобы определить, какие из них станут предметом его исследований на завтрашний день. Полка была заставлена главным образом счетными книгами самого графа Магнуса, но один том оказался составленным в шестнадцатом веке сборником выдержек из трактатов по магии и алхимии. Не будучи особо сведущим в указанных дисциплинах, мистер Рэксолл счел нужным тщательно переписать все названия: «Книга Феникс», «Тридцатисловие», «Книга Жабы», «Книга Мариам», «Turba Philosophorum»[2] и тому подобные. В особый восторг его повергла одна находка: трактат, озаглавленный «Liber nigrae peregrinationis»[3] и написанный собственноручно графом Магнусом. Точнее сказать, то была лишь краткая, всего в несколько строк выдержка из названного трактата, однако и этого хватило для понимания того, какое поверье скрывалось за недомолвками трактирщика. Вот английский перевод этих строк.
«Всяк возжелавший обрести жизнь долгую и слугу верного и узреть кровь врагов своих надлежит вершить свой путь в город Коразин, дабы приветствовать там князя…» Следующее слово оказалось затертым, но не полностью, так что Рэксолл с уверенностью определил его как aeris, то бишь «воздух». Но далее следовала лишь одна строка по-латыни: «Quaere reliqua hujus materiei inter secretiora» (Прочее по сему вопросу искать надлежит среди материалов тайных)
Нельзя не признать, что это открытие представляло вкусы и пристрастия графа в довольно мрачном свете, однако для мистера Рэксолла, отделенного от покойного вельможи почти тремя столетиями, интерес последнего к алхимии и черной магии лишь делал его более живописной и привлекательной фигурой. Естественно, что прочтя эти бумаги, наш исследователь совсем по-новому взглянул и на висевший в холле впечатляющий портрет, так что когда он направился к себе в гостиницу, все его мысли вертелись вокруг графа Магнуса. Он не обращал внимания на окружающий ландшафт, не чуял запахов вечернего леса, не замечал отблесков закатного света на глади озера и был весьма удивлен, обнаружив, что за несколько минут до ужина ноги сами привели его не в трактир, а ко входу в усыпальницу.
— Ага, — пробормотал он, — вот ты где, граф Магнус. Мне бы очень хотелось тебя увидеть.
«Подобно многим, ведущим уединенный образ жизни, — пишет он, — я имею привычку разговаривать вслух сам с собой, конечно же не ожидая ответа. Не последовало его, возможно, к счастью, и на сей раз; во всяком случае словесного. Правда, едва отзвучали мои слова, в усыпальнице что-то звякнуло. Я вздрогнул от неожиданности, но тут же решил, что убиравшаяся там женщина попросту уронила на каменный пол железку или медяшку. А граф Магнус наверняка спит очень крепко».
