Мария Барышева - Искусство рисовать с натуры
— Почему это?
— Ну, Пашка как шест, а ты вокруг него крутишься и раздеваешься, раздеваешься…
— Ну, хватит! — Наташа сердито брякнула кружку о подоконник. — Моя семейная жизнь тебя никаким боком!
— Ну, — Надя изящно пожала плечами, — все-таки больно видеть, как лучший друг хоронит свой талант ради какого-то желудка о пяти конечностях!
— Нет у меня никакого таланта!
— Это тебе Паша сказал?
— Он просто…
— И, конечно, исключительно из-за отсутствия таланта, ты окончила художку и дизайн-студию на отлично?! Исключительно из-за отсутствия таланта все так восхищаются твоими картинами, которые висят у меня в комнате?! Да?!
— Чего ты опять прицепилась? — Наташа криво усмехнулась, глядя вниз на дорогу. Шофер больше не сидел на бордюре, а стоял возле машины и разговаривал с водителем остановившейся неподалеку иномарки. — Чего ты каждый раз меня достаешь?!
— На всякий случай примазываюсь к знаменитости, — Надя нагнулась и прижалась к перилам подбородком, и на секунду вдруг показалась Наташе маленькой девочкой, которую она знала еще до школы — той самой, которая как-то убедила подруг, что если выдернуть из одежды нитки и сплести из них коврик, пропев при этом гимн СССР задом наперед, то можно улететь в самую, что ни на есть, настоящую сказку, — и ведь поверили же. Но той девочки давно нет — она умерла и похоронена глубоко в Надьке — циничной, наглой, доходящей в насмешливости до жестокости, как это часто бывает у людей, видевших слишком много грязи. Наверное, сейчас бы и все волшебники мира не смогли бы сделать такой коврик, которому под силу увезти в сказку эту Надю. — Мало ли, вдруг ты все-таки станешь вторым Тицианом или Рафаэлем.
— Ну, хватит! — сказала Наташа сквозь зубы и ударила ладонью по перилам, и перила мрачно загудели, отозвавшись, точно чуткая струна. — Достала! Художества… Где б я сейчас была со своими художествами?!! С голой задницей в парке с утра до ночи, как все местные мазилы, которые иногда за весь день и рубля не зарабатывают?!! Таланта у меня не больше, чем у прочих! Ну, и где они все?!! Где они, что с ними?! Ты думаешь, они нужны кому-то?! Художество… Ты думаешь, это кому-нибудь нужно?! Здесь вот?! — она махнула рукой вниз, на улицу, словно бросала камень с высеченным на нем обвинением. — За бугром — это да, это в цене, но здесь сейчас это не нужно! Это кому повезет!.. А мне некогда ждать, когда повезет! Мне жить надо, ясно?! Заниматься тем, что нравится — непозволительная роскошь! Мне она не по карману!
— За прилавком оно конечно лучше, — негромко заметила Надя, выстукивая кольцами на перилах какую-то простенькую мелодию.
— Да, лучше! — свирепо сказала Наташа голосом человека, убежденного в своей правоте. — Кнопочки на кассе нажимать лучше! Потому что так мне есть на что жить!
— Ну, Натуля, если бы все рассуждали, как ты, в мире не появилось бы ни одной картины.
— Да при чем здесь это?! Я ошиблась, — устало сказала Наташа и провела ладонями по вискам, до боли заглаживая темно-русые с рыжинкой волосы назад. — Ну, не лежит душа. Нет призвания. Так что, завязывай с лекциями!
— Ну, что ж, — сказала Надя со вздохом, — завязывать так завязывать. Но дорога, Наташка… эта дорога… Что-то с ней неладно. И это не сиюминутный вывод. Я это давно заметила. И не одна я. Слухи, знаешь ли, бродят по городу. Болтают, что здесь кладбище было раньше или энергия какая-то в воздухе витает — в общем, обычный мистический набор. Но копнуть все равно интересно, а?
— Дорога как дорога, — отозвалась Наташа. — Старая просто, вся в колдобинах, вот у машин подвески и летят или еще там что? Вполне разумное объяснение, по-моему.
Их взгляды скрестились, потом девушки отвернулись друг от друга и посмотрели на дорогу так, словно та была третьим собеседником, до сих пор не произнесшим ни слова, и они теперь ждали от нее объяснений.
Обычная узкая дорога с двусторонним движением, какими тело города оплетено крепко, как жилами, и во множестве, — такие дороги есть в каждом городе, и они не менее важны, чем широкие шумные трассы, по которым машины несутся блестящими, гудящими волнами, спотыкаясь о рифы светофоров. Трассы суровы, опасны и капризны, как нервные женщины, здесь все на виду у всех и всегда могут толкнуть в бок гудком, одернуть, дворовые же дороги интимны и расслабляющи, они не любят гудков и больших скоростей, они скромно закрываются деревьями и домами, они любят покой и никогда не слышали о светофорах.
Эта дорога, соединявшая две параллельные трассы, проходила через один из самых старых и самых сонных районов города — исключительно прямая, лишь с одним поворотом в начале — и дворы нанизывались на нее как бусинки на нитку. К каждому двору от дороги ответвлялся тоненький ручеек въезда, который в этом дворе разветвлялся и изгибался уже по собственной прихоти. С обеих сторон дороги вперемешку с фонарными столбами возвышались большие платаны, верно уже и сами не помнившие, сколько им лет. Время и погода щедро усеяли асфальт неровными язвами выбоин, прорезали глубокие трещины. Старая дорога — ничего больше — обвинять ее в чем-то было просто нелепо, и Наташа посмотрела на подругу с укором.
— Чушь! — сказала она. — Ну, сломалась паратройка машин, а ты в крик. Лучше скажи, как твоя работа.
— Ты не можешь знать, — лениво произнесла Надя. — Ты по сторонамто не смотришь. На Вершину Мира выходишь раз в два года. Наблюдательней надо быть, девушка. Вон, смотри.
Иномарка тронулась с места, натянула буксировочный трос, и «жигуленок», подпрыгивая на выбоинах, покатился следом смущенно, словно увлекаемый за руку нашкодивший ребенок. Обе машины миновали голую прореху в стене высоких платанов и нырнули под их сень, и покатили прочь, и девушки внимательно смотрели, как мелькают сквозь листья их темно-синий и белый бока.
— Вот и все, — равнодушно сказала Наташа, явно потеряв к дороге всякий интерес. — Так что у тебя на работе?
— Уволокли, — кивнула Надя, снова проигнорировав вопрос. Наташа фыркнула.
— Еще одна жертва страшного чудовища?!!
— Символично, правда? Дорога расправляется с машинами, — Надя вытянула шею, следя за иномаркой и «жигуленком». — Смахивает чем-то на нашу жизнь, а? Живем мы с тобой, Натаха, как машины без шофера едем — повезет — впишемся в поворот, не повезет — отволокут, что останется, на свалку. И никто не заметит. Как сказал классик, был человек и нет человека. И в чем только смысл всего этого?
— Знаешь, что я тебе скажу, — вся твоя философия — от избытка свободного времени, — буркнула Наташа и невольно глянула на часы. Вообще, кошмар — в доме семь часов, а работают только ее наручные — никак у Пашки не дойдут руки починить хоть одни. — Мне все эти детские заморочки о смысле жизни уже знаешь где? Какой смысл жизни?! Утром на работу, вечером с работы, приготовить что-то поесть, иногда телевизор посмотреть — и спать! Я пашу с восьми до двадцати двух, выходной раз в две недели! Какой смысл жизни?!
