Станислав Гавриков - Тевтон
– Понятно. А теперь отрок, расскажи нам, как ты попал сюда и как жил от начала конца?
Услышав этот вопрос, юноша глубоко вздохнул, оглядел с неподдельным интересом слушающих его монахов и начал рассказывать свою историю. Слова, как будто сами выходили из его груди…
Рассказ длился долго. Уже начало темнеть за окном, а он всё говорил и говорил. Рассказывал он странные, страшные и даже жуткие вещи. А когда, наконец, закончил. Сразу без сил опустился на пол. И не мудрено, он как-будто заново пережил всё то о чём рассказывал. Игумен подозвал двух монахов и те увели куда-то юношу. Сам же епископ ещё долго сидел в полутёмном зале и беседовал с оставшимися двумя монахами…
Есть нечего, есть нечего, нечего есть! Совсем скоро есть будет уже нечего. Эта мысль металась в моей голове уже третьи сутки. Шла четвёртая неделя от начала конца. Я уже практически отчаялся. Ну, посудите сами. Мне всего семнадцать лет. Я заперт в квартире с парализованной матерью. Её ещё полгода назад разбил инсульт. Центр Москвы. Дом находится во дворах других домов, в глубине квартала старой застройки. А какие в старой Москве кривые и узкие улочки с проходными двориками и арками, да корявые переулочки с отнорками и тупичками, вы и сами прекрасно знаете. В сотне метров находится станция метро «Цветной бульвар». Можно сказать рассадник заразы. И заразы этой, ходячей, а то и бегающей там ну о-о-чень много. В общем, из дома не выйти.
Живу я на первом этаже старого дома. Хорошо, что на окнах решётки стоят. А сами окна выходят во двор детского садика.
Садик это отдельная песня. Он построен на входе в старое советское бомбоубежище. По периметру садик, обнесён высоченным решётчатым забором, с отогнутыми наружу прутьями. Кроме той стены, где он примыкает к нашему дому. Садик маленький, мест на тридцать. Но детей в нём гораздо меньше. В бомбоубежище садика живут две воспитательницы и семеро ребятишек, лет четырёх и моя мама. Три девочки и четыре мальчика. За этими детьми так никто и не приехал, не пришёл. А когда из метро хлынули толпы нежити, уже и бежать-то было некуда. Хорошо, забор остановил нежить. А воспитательницы успели увести детей в убежище. Если б не это, наблюдал бы сейчас из окна, не пустой чистый дворик детского сада, а несколько маленьких зомбёнышей, обглоданных практически дочиста. Да и обычных зомби тоже хватало бы.
Похоже, что в нашем районе, в живых остались только мы. Отец, уехавший в первый день на работу, так больше и не возвращался. Видимо он что-то почувствовал. Так-как перед уходом он сказал, прощайте, вместо обычного пока. Я скучаю по нему. Наверное, он погиб ещё тогда.
Стариков в нашем доме практически не было. Всё-таки центр, место престижное. Стариков давно выселили, а квартиры разный небедный люд скупил. И почти все они в тот день разъехались по работам или ещё куда. Вернулись немногие, а покинуть двор и того меньше людей смогло.
Вот уже две недели, как мы отрезаны от живых людей. Последний живой из нашего дома шагнул с балкона вниз головой. Этаж был пятый, так что он не восстал. А был банально съеден, вечно голодными тварями во дворе. Он, как и мы с мамой, был заперт в своей квартире. Через подъезд от нас. Видать, у него тоже еда закончилась или просто отчаялся ждать спасения. Скоро, наверное, и нам придётся поступить подобным образом. Если я что-нибудь иное не придумаю. Запасов пищи осталось максимум на сегодняшний день, да на завтрашнее утро. И взять их больше неоткуда. В центре города всегда было плохо с продуктовыми магазинами. До ближайшего из них почти километр пешком. По нынешним обстоятельствам это очень далеко. Раньше нас выручали автолавки, но все они находятся возле метро. А идти туда – даже в доспехах самоубийство. Я не могу себе этого позволить – если погибну, то тогда и мать и, дети, и эти женщины, что не бросили чужих детей, погибнут от голода. Я единственный, кто может хоть что-то добыть. Хотя бы в теории.
На практике, я ничего добыть не могу. От моего дома есть всего две дороги. В сторону улицы Большой Каретной или в сторону метро. Про метро я уже говорил. А в сторону Каретной ещё прорваться можно было бы. Но только перед моим подъездом торчит штук десять мертвяков. И насколько я вижу, дальше их не намного меньше. А как обратно возвращаться? Да ещё гружёному едой. Да через них. И наверняка ещё с несколькими десятками зомби на хвосте. Тоже самоубийство. Только более длительное.
Телефон перестал работать на третьи сутки. Мы с матерью всё ещё ждали отца или кого-нибудь из спасателей. Но так никого и не дождались. Родственников у нас нет. До своих знакомых я тоже дозвониться не смог. Можно было бы попытаться угнать машину и вывезти мать. Вот только куда? Да и водить я не умею. Не говоря уж о том, чтоб угонять. Самому спасаться? А мать? Её я бросить не могу. Да и куда я один бы ушёл? Пешком через всю Москву? Тоже не выход. Мог бы пройти к главному зданию ГИБДД, на садовом кольце. Благо идти минут двадцать медленным шагом. Оружием там разжиться. Только вот в тот, первый день, я проснулся я в девять утра. Хоть и был после тяжёлой вечерней смены. От того проснулся, что стрельбу услышал. Как раз где-то там стреляли. Порядка двух часов. А потом всё стихло. Боюсь, что и там ничего хорошего меня не ждёт.
Сначала, я не рисковал на улицу выходить. Кто его знает, чего там стреляли. А потом в окно увидел, как перед воротами детского сада остановилась машина. Из неё какой-то мужик выскочил и побежал ворота открывать. Те почему-то не открывались. На территории никого из людей видно не было. Пока он с воротами возился, со стороны метро приковыляли два мужика и набросились на него, прямо у ворот. Грызть его начали. Мужик вырвался, добежал до своей машины и заперся в ней. Так и сидит в этом грёбаном джипе. Только не живой уже. И не мёртвый. Мёртвые, они шевелиться не умеют…
Была у меня идея, захватить тот джип. Только никто из нас не водит. Так что далеко мы на нём точно не уедем. Да и стоящие перед садом беспокойники вряд ли посмотрят спокойно на наши манёвры с машиной. Вот так и сидим в осаде.
А на пятый день я заметил, что кто-то ходит по детскому саду. Подходит к окнам, но на улицу не идёт. И правильно делает. У забора стояло и шаталось несколько зомби. С продуктами у меня пока было нормально – как раз вечером после работы, мы с Димычем в МЕтро заехали. Закупились по полной. А потом он меня до дома с покупками довёз. Сколько раз я вспоминал его. Единственная надежда была, что жив и вспомнит обо мне. Не дай Бог, конечно, но, похоже, он и сам уже давно умер.
Так вот, увидел я, что в садике кто-то ходит. Кто его знает, зомби или человек. Решил проверить. А вдруг зомби? Выходить как-то боязно. Так и напроверяться можно, до полной потери пульса. Причём окончательной. Ну, я и надумал светом моргать. Через некоторое время в садике тоже иллюминация началась. Так я и познакомился с сидельцами. Мариной Фёдоровной и Верой Александровной. Классные тётки. Одной тридцать лет, второй за пятьдесят уже будет. А также с их подопечными. Им с утра очень мало детей в садик привели. А потом, некоторые родители приехали и многих срочно забирали. Уже как раз стрельба слышалась. Когда последнего забирали. Остались только семеро ребятишек, за которыми так никто и не приехал. Женщины не могли закрыть садик и бросить детей одних.
