Стивен Кинг - Бессонница
Один раз она пошатнулась. Он увидел, как ее взгляд утратил резкость, а ладони, сцепленные за его шеей, на мгновение ослабли. Потом ее глаза, большие, яркие и полные доверия, заглянули в его глаза. И руки вновь окрепли. Наконец, когда этот титанический вдох стал иссякать, Ральф понял, что ее аура побледнела настолько, что он почти не видел ее. Щеки ее были молочно-белыми, а волосы снова поседели так, что чернота почти совсем исчезла. Он должен был остановиться, должен был, а не то он просто убьет ее.
Он умудрился выдернуть левую ладонь из хватки правой, и это, казалось, разорвало некий замкнутый круг; он сумел отойти от нее на шаг. Лоис покачнулась и наверняка бы упала, но Клото и Лахесис, здорово напоминая лилипутов из «Путешествий Гулливера», подхватили ее под руки и бережно усадили на скамейку.
Ральф опустился перед ней на колено. Он едва не сходил с ума от страха и вины, и в то же время его переполняло ощущение такой огромной силы, что он чувствовал себя бутылкой с нитроглицерином, которая может взорваться от одной сильной встряски.
Он мог теперь свалить здание своим жестом карате, а может, и целый ряд домов.
Тем не менее он причинил вред Лоис. И наверное, немалый.
[Лоис! Лоис, ты слышишь меня? Прости…]
Она мутно взглянула на него: женщина, перескочившая с сорока лет к шестидесяти за какие-нибудь несколько секунд, а потом… прямо к семидесяти, словно ракета, перелетевшая намеченную цель. Она попыталась улыбнуться, но получилось у нее плохо.
[Лоис, прости меня. Я не знал, а когда понял, уже не мог остановиться.]
Лахесис: [Если хотите, чтобы у вас остался хоть один шанс, Ральф, вы должны отправляться сейчас. Он уже почти здесь.]
Лоис согласно кивала:
[Давай, Ральф, — я просто чувствую слабость, только и всего. Я посижу здесь, пока ко мне не вернутся силы.]
Ее взгляд скользнул влево, и Ральф проследил за ним. Он увидел пьяницу, которого они спугнули раньше. Он вернулся, чтобы обшарить мусорные корзины на верхушке холма, и хотя его аура не выглядела такой пышущей здоровьем, как у того парня, которого они повстречали сегодня у заброшенной железнодорожной ветки, Ральф решил, что на «глоток» и он сойдет… Лоис явно нуждалась в нем.
Клото: [Мы позаботимся, чтобы он пошел этой дорогой, Ральф, — у нас нет большой власти над физическими объектами в Краткосрочном мире, но, думаю, с этим мы сумеем справиться.]
[Вы уверены?]
[Да.]
[Ладно, это хорошо.!
Ральф кинул быстрый взгляд на двух маленьких человечков, увидел их тревожные, испуганные глаза и кивнул. Потом он наклонился и поцеловал холодную морщинистую щеку Лоис. Она улыбнулась ему улыбкой усталой старой бабушки.
Я сделал это с ней, подумал он. Я.
Тогда тебе лучше позаботиться о том, чтобы это было не впустую, резко отреагировал голос Кэролайн.
Ральф окинул их троих — Клото и Лахесис заботливо устроились на скамейке справа и слева от Лоис — последним взглядом и начал снова спускаться с холма.
Добравшись до туалетов, он мгновение постоял между ними, а потом вытянул голову к помеченному табличкой ДЛЯ ЖЕНЩИН. Он ничего не услышал. Однако когда он приблизил голову к пластиковой стене туалета ДЛЯ МУЖЧИН, он услышал слабый заунывный голос, тянущий песенку:
Кто же верит, что мои самые дикие сны
И мои самые безумные планы исполнятся?
Ты, крошка, и никто, кроме тебя.
Господи, он же совсем спятил.
Для тебя это новость, родной?
Ральф полагал, что нет. Он обошел домик, подошел к двери туалета и открыл ее. Теперь до него доносилось далекое осиное жужжание мотора самолета, но он не увидел ничего, кроме того, что видел уже десятки раз: треснувшее сиденье, косо лежащее на унитазе, рулон туалетной бумаги странного и какого-то зловеще разбухшего вида и писсуар слева, похожий на пластиковую слезинку. Стены покрыты узорами надписей. Самая большая — и самая роскошная, — выполненная красными буквами в фут высотой, красовалась над писсуаром: «У ТОНИ БОЙНТОНА САМЫЕ ТУГИЕ ЯИЧКИ В ДЕРРИ!» Густой запах соснового дезодоранта перекрывал запахи дерьма, мочи и пьяных отрыжек, как косметика скрывает бледность трупа. Голос, который он слышал, казалось, раздавался из дыры стульчака или, быть может, шел из самих стен:
С той минуты, когда я засыпаю,
И до самого утра
Мне снишься лишь ты, крошка,
и никто, кроме тебя.
Где он, подумал Ральф. И как, черт возьми, мне добраться до него?
Ральф ощутил неожиданный жаркий укол на своем бедре, словно кто-то сунул ему в карманчик для часов уголек. Он нахмурился, а потом вспомнил, что там лежит. Он полез пальцем в узкую щель карманчика, дотронулся до золотого кружочка, который сам сунул туда, вытащил его, положил на ладонь, в место разветвления линии жизни и линии любви, и осторожно ткнул в него пальцем. Оно снова стало холодным. Ральф поймал себя на том, что это его не очень удивило.
«Э.Д. — Э.Д. 5.8.87».
— Чтобы всех отыскать, воедино созвать и единою черною волей сковать, — пробормотал Ральф и надел обручальное кольцо Эда на безымянный палец своей левой руки. Оно пришлось как раз впору. Он подталкивал его, пока оно тихо не звякнуло, коснувшись обручального кольца, которое лет сорок пять назад надела ему на палец Кэролайн. Потом он поднял взгляд и увидел, что задняя стена туалета исчезла.
2
Его взору открылось обрамленное стенами, которые еще остались, небо после заката и сельский ландшафт штата Мэн, скрывающийся в серо-голубой сумрачной дымке. Он прикинул, что находится на высоте примерно в десять тысяч футов. Он видел, как мерцающие озера, пруды и огромные полоски темно-зеленого леса проносятся внизу, а потом исчезают. Далеко впереди — вверху, там, где была крыша туалета, — Ральф видел скопище мерцающих огней. Вероятно, это был Дерри, до которого оставалось уже не более десяти минут полета. В нижнем левом квадратике поля зрения Ральфу была видна часть панели управления. Над альтиметром была приклеена лентой маленькая цветная фотография, от которой у него пресеклось дыхание. Там была изображена Элен, невероятно счастливая и неправдоподобно красивая. На руках у нее свернулась крепко уснувшая Единственная-и-Неповторимая-Малышка, не больше четырех месяцев от роду.
Он хочет, чтобы они стали последним, что он увидит в этом мире, подумал Ральф. Его превратили в чудовище, но, должно быть, даже чудовища не могут совершенно разучиться любить.
