Роман Лерони - Багряный лес
— Все понял, господин министр. — Милиционер стал сер в лице, как и те, кто стоял за загородкой.
Переверзнев пошел к выходу.
— Они там, за территорией, — подсказал капитан, давящимся голосом.
Совет был не нужен, министр и сам знал, где лежат тела погибших. И скоро луч его фонаря шарил по луже, в которой неподвижным рядом, пяля глаза на льющийся дождь, не закрывая их, когда тяжелые капли били по самим зеницам. Лежал страшный и немой ряд трупов. Переверзнев начал их осмотр с того самого места, где в прошлый раз был конец этому зловещему ряду мертвецов. За час их стало на два десятка больше. Но и среди "новеньких" не было никого, кто был бы похож на Гелика. Последние в ряду лежали глубоко в мутной воде, показывая на поверхности только белые заостренные носы или подбородки. Нисколько не обращая внимания на то, что ледяная и грязная вода давно протекла в полуботинки, цепкой хваткой холода охватила ноги много выше лодыжек, он шагнул в воду и стал за плечи поднимать над водой тела и освещать их окаменевшие неприглядные лица, стараясь не смотреть на то, как из распахнутых ртов выливается мутная вода. Но и среди этих мертвых не было того, кого с таким упорством разыскивал министр.
— Господин министр! — раздался сзади чей-то обеспокоенный вскрик, и заплескалась вода под шагами подходящего человека. — Вы бы сказали, я бы вам помог. Вам надо теперь переобуться и переодеться.
— Как и вам, — сказал ему Переверзнев, выбираясь из воды и подставляя руки под дождь, чтобы вода смыла грязь и сгустки чужой, мертвой крови. — Почему не хороните?
— Еще не прибыл экскаватор, — виновато ответил офицер, — но я могу организовать людей с лопатами…
— Не надо, — кривясь от приступа досады, бросил Олег. — Просто вытяните их из воды. Вон там, у леса, кажется, есть незатопленный участок.
Милиционер бросился бежать обратно в палатку, но вдруг спохватился на полпути и вернулся назад.
— Совершенно забыл, — пролепетал он, фыркая, чтобы сдуть дождевые капли с носа, льющиеся непрерывным ручьем. — Вам звонят с КП[57], просят срочно подойти к телефону.
Переверзнев быстро вернулся в палатку, поднес телефонную трубку к уху.
— Переверзнев слушает…
Диспетчер КП говорил быстро и по-деловому:
"Господин министр, я вынужден вам сообщить…
(словосочетание "вынужден сообщить" раскаленным жалом нехорошего предчувствия пронзило грудь и разлилось там мягким холодом)
… что сто двадцать вооруженных лиц сделали попытку вооруженного вторжения на территорию АЭС. Во время боя, в котором со стороны противника были применены минометы, гранатометы и ракеты, были убиты двадцать два бандита и тридцать человек из числа охраны, обслуживающего персонала станции и милиционеров…"
— Суть!!! — заорал министр, у которого сгорело все терпение. Его в данный момент мало интересовала статистика.
"Станция захвачена преступниками, господин министр. Они требуют немедленно прекратить очистку Зоны и выйти за ее границы, иначе они грозят взорвать все реакторы".
И больше ни слова…
Переверзнев медленно положил трубку на аппарат, отключая связь, и спокойным шагом вышел под дождь. Он проходил мимо площадки, сложенной из снарядных и патронных ящиков, на которой, накрытые белыми, измятыми дождем простынями лежали еще трупы. Белая ткань плотно облегала, прилипала к рельефу тел, вырисовывая гипсом лица погибших. В местах ран она расплывалась огромными кровавыми пятнами. Смешанная с водой кровь была розовой. Свет близкого фонаря отражался от белой ткани снежной слепотой. Вдруг министр упал в грязь перед ящиками лицом вниз. Он был неподвижен только секунду, но потом стал бить кулаками по грязи, куски которой взлетали вверх и опадали на белые одежды мертвецов, пачкая их. Тела погибших милиционеров.
Все это видел постовой, который стоял неподалеку. Он не поспешил к министру, а медленно побрел в сторону палатки звать помощь. Из-за воя ветра он не мог слышать, как лежащий в грязи человек кричал:
— Свидание разрешено, мать вашу!!! Свидание разрешено, мать вашу!!!
Постовой слышал только то, что доносил ветер, и ему казалось, что человек рыдает. Сегодня был трудный день для всех. И его дела вершили простые люди, которым свойственны слабости. Постовой был не просто старшиной, который прослужил в милиции больше семи лет, но еще он был мудрым человеком, чтобы понимать страдания других.
Когда он вернулся с помощью, министра возле площадки с мертвыми телами уже не было.
Это напоминало старую печную топку. Раскаленные полуобвалившиеся кирпичи неровностями и провалами таращились внутрь длинного коридора, по которому струился дрожащий раскаленный воздух. Стены дышали смертельным зноем, светились красным огнем, на выступах сверкая белым и желтым раскалом. Под невидимым потолком текла густая огненная река, иногда в своем спокойном течении взрываясь грохочущими фонтами огня, которые, достигая пола, заваленного острыми кирпичными крошками, опаливали дно коридора. Его даль тонула в качающемся жидком мареве мертвого воздуха.
Огненное облако, оглушительно завывая тысячами голосов невидимых монстров, вырвалось из начала коридора, выплюнуло из своей утробы мокрый, красный и липкий комок, ударило его о дно, и с реактивным грохотом взмыло в огненную реку, разлилось в ней и стихло.
Комок дернулся и развернулся. Это был человек. Он корчился, выгибался мостиком, стараясь избавиться от боли ожогов, но ее невозможно было избежать — все вокруг было болью. Он кричал, катаясь по камням, но его мука была бесконечной. Его крик жадно поглощался огнем в высоте коридора.
Кто я?
Эта мысль, пробила обжигающую пелену боли. Но он испугался того, что может еще думать во время этой боли, и забился, стал извиваться на полу коридора, как червяк, попавший на раскаленную сковороду. Но мука была прежней, и не было никакого спасения от нее.
Кто я?
Упорная мысль возникла вновь, и на какое-то мгновение боль отступила. Она не оставила его настрадавшееся тело, а только немного отстранилась, словно стала в стороне, наблюдая за реакцией жертвы.
Другая мысль догнала первую:
Это я!.. Я Александр…
И за нею обвалился камнепад мыслей. Они громоздились, порождая в человеке изумление, страх, досаду, отчаяние, но скоро угомонились и выстроились в ровный ряд разума.
Саша понял, что полностью от боли не избавиться. Надо было примириться с нею, уговорить ее своими мыслями. Пусть грызет, но не съедает.
Я пришел сюда, чтобы пройти свой путь.
