Клайв Баркер - Проклятая игра
— Я понимаю.
Уайтхед кивнул.
— Пошли, — сказал он. — Идите рядом со мной.
Он повернулся и зашагал. Ограда заворачивала за деревья, и вместо того, чтобы углубиться в подлесок, Уайтхед предложил сократить путь и направился к бассейну.
— Для меня все деревья выглядят одинаково, — заметил он. — Вы можете прийти попозже и погулять здесь для успокоения души.
Однако они шли по краю леса достаточно долго, чтобы Марти мог получить представление о его значительности. Деревья росли беспорядочно, не то что в ухоженных регулярных угодьях лесного департамента. Они стояли близко друг к другу, их кроны переплетались, листья и иголки смешивались в борьбе за место под солнцем. Лишь там, где дубы или липы рано оголили ветви в этом году, солнечный свет сохранил молодую поросль. Марти пообещал себе вернуться сюда, прежде чем весна украсит это место.
Уайтхед вновь заставил его вернуться к основной теме разговора.
— Отныне вам придется почти все время быть в пределах досягаемости. Я не хочу, чтобы вы находились рядом со мной постоянно… лишь при необходимости. Иногда, и только с моего разрешения, вы будете получать что-то вроде увольнительных. Вы водите автомобиль?
— Да.
— Что ж, машин здесь хватает, мы подберем для вас какую-нибудь. Это не вполне соответствует правилам, установленным комиссией по досрочному освобождению. Они рекомендовали, чтобы вы оставались на месте под присмотром в течение шести испытательных месяцев. Но я, по правде говоря, не вижу причин удерживать вас от свиданий с теми, кого вы любите. По крайней мере когда рядом есть другие люди, следящие за моим благополучием.
— Благодарю вас. Я очень признателен.
— Однако боюсь, что не смогу позволить вам этого прямо сейчас. Ваше присутствие здесь жизненно необходимо.
— Проблемы?
— Мне постоянно угрожают, Штраус. Я все время получаю — вернее, мои люди получают — письма с угрозами. Трудно отделить чудаков, которые тратят свое время на сочинение мерзостей публичным персонам, от настоящего убийцы.
— А зачем кому-то убивать вас?
— У меня одно из самых больших состояний вне Америки. На меня работают десятки тысяч людей; мне принадлежат участки земли столь огромные, что я не смог бы обойти их за весь остаток моей жизни, даже если бы начал прямо сейчас; я владею судами, произведениями искусства, лошадьми. Из меня легко сделать мишень. Решить, что если меня убрать, то на земле наступят мир и благодать.
— Я понимаю.
— Сладкие грезы, — горько произнес старик.
Темп их прогулки замедлялся. Дыхание этого большого человека было короче, чем казалось полчаса назад; его речи заставляли забыть о его возрасте. В словах Уайтхеда звучал юношеский максимализм, не оставлявший места для старческой мягкости, для неясности или сомнений.
— Я думаю, пора повернуть обратно, — сказал он.
Уайтхед закончил свой монолог, а Марти не слишком хотелось продолжать беседу. Да и сил не осталось: стиль Уайтхеда с его неожиданными отклонениями и изгибами очень утомлял. Надо найти маску, позу внимательного слушателя, когда лекция начинается и заканчивается. Со знанием дела вовремя кивнуть и пробормотать банальность в паузе среди потока слов. Это потребует времени, но Марти постигнет искусство обращения с Уайтхедом.
— Это моя крепость, мистер Штраус, — провозгласил старик, когда они приблизились к дому. Здание не походило на гарнизон: кирпич казался слишком теплым, чтобы быть прочным. — Ее главная задача — охранять меня от опасностей.
— Как и моя.
— Как и ваша, мистер Штраус.
За домом раздался лай собаки. Соло быстро превратилось в хор.
— Время кормежки, — сказал Уайтхед.
15
Марти потребовалось несколько недель, прежде чем он понял ритм жизни дома Уайтхеда. Это напоминало мягкую диктатуру: режим дня полностью подчинялся планам и прихотям хозяина. Как старик и сказал, дом был его святилищем; сотрудники и партнеры ежедневно приходили сюда, дабы прикоснуться к его мудрости. Лица некоторых были знакомы: промышленные магнаты, пара-тройка министров (один из них недавно с позором ушел в отставку; зачем он приходил сюда, спрашивал себя Марти, за прощением или поддержкой?), ученые мужи, хранители общественной морали… Многих он знал в лицо, но не по именам, большинство же не знал вовсе. Его самого никому не представили.
Раз или два в неделю ему приказывали остаться в комнате во время встречи, но чаще требовали находиться на расстоянии слышимости голоса. В любом случае, он был невидим; по крайней мере для гостей, не замечавших его или воспринимавших в лучшем случае как часть обстановки. Вначале это его задевало :— казалось, все в доме имеют имена, кроме Марти. Однако по прошествии времени он начал радоваться своей анонимности. Ему не нужно было говорить, и он мог позволить мыслям плыть по течению, не опасаясь, что его застигнут врасплох каким-нибудь вопросом. Приятно находиться вдали от забот всемогущих людей, чья жизнь казалась Марти перегруженной и искусственной. На их лицах он часто видел выражение, хорошо знакомое ему по Уондсворту: вечная тревога по поводу насмешек и своего места в иерархии. Возможно, в высших кругах правила более цивилизованны, но борьба, как он теперь понимал, совершенно та же. Те же силовые игры. Он был счастлив, что не принимает в этом участия.
Кроме того, Марти обдумывал несколько более важных вопросов. Во-первых, Шармейн. Скорее от любопытства, чем от страсти, он размышлял о ней все больше и больше. Он чувствовал желание узнать, как ее тело выглядит сейчас, спустя восемь лет. Бреет ли она по-прежнему тонкую линию волос, проходящую от пупка к лобку; не изменился ли пикантный острый запах ее свежего пота. Его интересовало, так же ли ей нравится заниматься любовью, как раньше. Она всегда выказывала больший аппетит к самому половому акту, чем другие знакомые ему женщины; это одна из причин, почему он женился на ней. Осталось ли все по-прежнему? А если да, с кем она утоляет свою жажду? Снова и снова Марти прокручивал в голове дюжину подобных вопросов. Он обещал себе, что при первой возможности отправится повидать Шармейн.
Эти недели заметно улучшили его физическую форму. Жесткий режим тренировок, установленный им с первой же ночи, поначалу был мучительным. Но через нескольких дней мышечные боли прошли и усилия стали приносить плоды. Он вставал в половине шестого и совершал часовую пробежку по поместью. Неделю он бегал по одному и тому же кругу, потом стал изменять маршрут, чтобы больше узнать о поместье и увеличить нагрузку. Здесь было на что посмотреть. Весна еще не вступила в силу, но природа уже пробуждалась. Пробивались крокусы и нарциссы, набухшие почки деревьев лопались, понемногу распускались листья. Марти потребовалась неделя, чтобы полностью узнать поместье и связать воедино все его части. Он изучил озеро, голубятню, плавательный бассейн, теннисные корты, питомник, лес и сад. Однажды утром, когда небо было относительно чистым, он обежал всю усадьбу вдоль ограды, в том числе и в глубине леса. Теперь он считал, что знает территорию лучше любого другого, не исключая хозяина.
