Татьяна Стафеева - Привнесённая память
-Спасибо, - поблагодарила она, - мне пора. Пойду смотреть бумажные сны.
-Какие? – удивился студент.
-Которые я рисовала, когда не спала в садике, воспитательница добрая была, давала бумагу и карандаши. У меня много тех рисунков сохранилось, целая папка. Они мне часто снятся…
-Везучая, а я все дримы-ужастики смотрю. Ну, пока. Я позвоню!
Дома Нику ждали родители.
-Кто обещал придти в десять? – наехал на дочь Олег.
-Прости, папа, время пролетело слишком быстро! Больше такого не повторится, - каялась девушка.
-Хорошо, на первый раз прощаю, - смилостивился Рыжов.
-Никуша, а ты стильно выглядишь, - заметила Людмила.
-По-моему, слишком вульгарно. Дырки, жуткие дрова вместо украшений, раскраска, как у индейца…
-Племени кайова? – перебила отца школьница.
-Вот-вот! Ты у нас умница, сама все знаешь! – ерничал Олег Иванович.
-В ее возрасте можно позволить себе выглядеть как угодно: чуднО, вульгарно… Юным все к лицу! – вступилась за дочку мать, - это мне уже лишний раз не выпендриться! На фига слону бикини!
-Мамочка, не прибедняйся! У тебя прекрасная фигура!
-Спасибо, детка! В наше время еще и возможности были не те. Какая там мода в условиях повального дефицита! Помню, мама мне купила коричневую индийскую кофту, жуткую, мрачную, но выглядевшую, как шерстяной френч, два часа в очереди выстояла. Так я счастлива была до небес!
-Зато, дорогая, мы не сосали пиво, как соску, а если и смолили, то ховались по укромным углам, а не пыхали в физиономию окружающим. Мы уважали старших, благоговели перед девушками, не жевали жвачку, наконец! – раздраженно бурчал Олег.
-Которая, кстати, тоже была в дефиците. И вообще, милый, ворчание на молодежь есть признак старости!
-Пусть так! Но я не разрешу своей дочери расхаживать по улицам, точно раскрашенный идол. Ты поняла меня, Ника?
-Да, папочка, - легко согласилась та.
-Может, позволишь девочке хотя бы в ее возрасте выглядеть на свой возраст?
-Слишком сложно, поясни! – прошепелявил Рыжов, мелко тряся головой, будто древний старец.
-Не строй из себя полоумного! – окрысилась Людмила. – Конский хвостик и белую блузку носят и в сорок, и в шестьдесят.
-Согласен, но это… - он взялся за край длиннющего Зилкиного пиджака, - Ничка, смывай грим, сблочивай чужие шмотки и спать!
-Да, папа, - девушка машинально сняла с тонкой руки деревянный браслет.
Родители проводили дочь глазами и посмотрели друг на друга.
-Она выглядит потерянной, - проговорил Олег.
-А я, признаться, даже рада. Пусть хоть отклеится от своей троицы тихонь…
-Ага, и пристрянет к размалеванным чувырлам! Так недолго и до греха! Алкоголизм, наркомания, они рядом, в обыденной жизни!
-Ника – девочка с головой. Я верю в нее.
-К твоему сведению, Люда, я работаю со студентами! Думаешь, спиваются и садятся на иглу одни безголовые? – покачал головой Олег, - ее вид меня встревожил, будто не наша девочка!
-Да, непривычно. Но есть и плюс: новые друзья помогут отвлечься от любви к Денису. Думаешь, приятно, когда на твоих глазах мальчишка влюбляется в другую? Тоже драма, будь-будь! – возразила Людмила.
-Хрен редьки не слаще! Особенно в нашем случае. Ну, как Аня вернется?
-Не каркай!
-Да хоть каркай, хоть не каркай!
Однако, проходя мимо комнаты дочери, Людмила притормозила и прислушалась. Было тихо.
10 Мириам
Утром Ника пожаловалась:
-Мамочка, у меня веки чешутся!
-Дай посмотрю! Кожа покраснела и сжурилась. Тебе нельзя впредь пользоваться косметикой этой фирмы!
-Да я не знаю, чем меня девчонки красили!
-Спроси обязательно.
-Хорошо, мамочка.
-Выглядишь вялой. Плохо спала? - поинтересовалась Людмила.
-Честно говоря, совсем не спала. Под утро задремала, сон странный видела.
-Расскажи! – попросила мать. - Странные сны – моя специальность!
-Картины другой жизни, - девушка не заметила, как вздрогнула Людмила.
-Какой другой?
-Ну, знаешь же, из далекого детства. Я все прекрасно помню. Будто во мне живет еще один человек. Вот он вместо меня тянет руки к цветку или стоит на балконе. В нем плещется иной мир, непохожий на мой. Много горя, но много и доброты, помогающей не сойти с ума. Раньше я не отличала себя от той девочки, путалась, беспокоилась. Но теперь все не так… Аня есть Аня, я есть я. Но почему-то не легче… Живу за двоих, а так не надо!
Ника говорила тусклым невыразительным голосом. Людмила обалдело таращилась на нее – прежде дочка никогда не рассказывала о своих ощущениях, да еще так продуманно и доходчиво. Видимо, не однажды размышляла об этом.
-Милая, так что ты видела?
-Ничего особенного, но очень ярко.
Комната в бараке бедная, но чистая, занавески в цветочек, плетеные половики. Умер Сталин. Старушка-соседка рыдает на пороге:
"Ой, лишенько, как топеря жить-то будем! Нету нашего сокола ясного!"
А мама – ну, той семьи - говорит ей:
"Ладно хрымать-то! Сокола нашла! Так ему и надо, кобелю черному! Прибрал Бог кровососа!"
"Ой, грех такое говорить, Василисушка!" – ужасается тетка.
"Экий грех! Как есть баю!" – отвечает женщина.
"Ох, посодють тобя за злой твой язык!"
"Дак кому садить – то! Я, Лукерья, всю жизню его так-то величаю: кобель он и есть кобель, а Господь помиловал! И топеря пронесет, как есть!"
"То из-за деток твоих, ангелочков, Отец небесный над тобою сжалился!"
"Тю, Лукерьюшка, хватит сопли жевать, иди до себя, а то на смену скоро!"
"Ты мене сольцы щепоточку не дашь, картоху сдобрить нечем?"
"Отчего ж? Идем! Анька, лучше старайся, ручонками-то шустрее шуруди!"
В тот день я по обыкновению скребла некрашеный пол, когда вбежал старший брат, Михаил, страшно довольный:
"Анютка, собирайся, я премию получил за рацуху! Предложил под другим углом резец заточить! Айда быстрее!"
"Куда?"
"Тебе платье купим! Скорей, пока мамка не видит, а то разворчится!"
И мы купили! Представляешь, как я радовалась! Теперь у меня есть настоящее "взрослое" платье. Не мамино некультяпистое шитье, а замечательное голубое чудо, с белым полукруглым воротником, расклешенным подолом и кармашком на груди! Когда подходили к дому, сверток неожиданно выпал у меня из рук. Долго-долго падал, разворачивался и голубой птицей приземлился прямо в грязь! Понимаешь, мама?!
Глаза Ники подозрительно блестели.
-Нет, деточка! Подумаешь, упало платье! Его ведь можно выстирать, никакой трагедии, - утешала дочку Людмила.
