Лев Альтмарк - Хреновый детектив
И вдруг я вспомнил о жене Файнберга Наташке и их малыше. Нелегко им сейчас, ой, как нелегко. Я же дал слово, что разберусь во всём до конца, а потом увезу их в Святой город, куда так хотел попасть Марик. Увезти-то не проблема, после такого кошмара они куда угодно поедут без колебаний, да только будет ли у меня совесть чиста перед ними?
Впору снова пошутить: всё опять развивается как в стандартном детективе, когда герой, то есть я, истекая кровью после жестокой схватки, последним выстрелом убивает коварного соперника, подхватывает на руки жену и сына погибшего друга, садится в шикарный Кадиллак и уезжает туда, где пальмы и бананы… Счастливый хэппи-энд, поцелуй в диафрагму с потом, кровью и, конечно же, спермой…
Когда всему этому придёт хоть какой-то конец, не знаю. Более того, до сих пор я не очень-то представляю, кого ищу и кто олицетворяет вселенское зло в моём дурацком детективе. Да и я никакой не герой, потому что отчаянно трушу и даже периодически подумываю о том, что пора плюнуть на всё и свернуть свои поиски… К тому же, пистолет, из которого, по закону жанра, я должен палить в злодея в последнем акте, у меня позорно конфисковали, другого же мне во веки веков не раздобыть. Про Кадиллак и пальмы вовсе помолчим…
Но в кабинет к главному редактору идти всё равно надо. Иначе я себе потом этого не прощу. Быть так близко к цели и позорно скрыться? Дудки!
В приёмной никого не оказалось. Глубоко вздохнув, я постучал в обитую дерматином дверь и, не дожидаясь приглашения, зашёл.
За столом, заваленном бумагами, сидел крепкий краснолицый мужчина. В руке он держал стакан чая в мельхиоровом подстаканнике и размешивал сахар ложечкой. Глаза мужчины из-под очков с толстыми стёклами неподвижно глядели на дверь, в которую я зашёл, словно после телефонного звонка он только и занимался тем, что ждал визитёра.
— Вы звонили? — вместо приветствия спросил он, неторопливо отхлебнул глоток, поставил стакан на бумаги и вышел из-за стола. Подойдя вплотную, он недобро заглянул мне в глаза, и взгляд его стал удивлённым и настороженным, будто у себя в кабинете он увидал живое ископаемое. Поизучав меня минуту, он усмехнулся и вернулся в своё кресло. — Как же вы осмелились придти ко мне, а? Ну, и нахал! — Он почти по-отечески покачал головой. — Или вы дураком меня считаете, который станет показывать какие-то материалы каждому, кто позвонит? Тем более — ВАМ!
— А что это секрет государственной важности? — попробовал я нащупать почву под ногами. — И почему МНЕ нельзя придти к вам?
Главный снова усмехнулся, отхлебнул чаю и пожал плечами:
— Что ж, сами в петлю лезете, никто вас за уши не тянет… Впрочем, интересно послушать, молодой человек, что вы наплетёте в своё оправдание?
Терять мне было нечего, коленки предательски подрагивали, и, чтобы не выдать своего волнения, я решил крыть правду-матку. Отчаянная злость поднялась во мне, и я понимал, что, если не выскажу сейчас этому незнакомому и явно враждебному человеку всё, что накопилось в душе за последнее время, то сделать этого позднее уже не сумею.
— Разве вы не видите, что происходит вокруг? Живём как на пороховой бочке, и день ото дня всё хуже и хуже, а какие-то подонки подливают масла в огонь, сталкивают лбами людей с различными взглядами. И вы, газета, готовы помочь им в этом! Для чего? Какая цель? Крови захотелось, да? Острых ощущений? И без того повсюду сплошное недовольство, сосед готов перегрызть глотку соседу, каждый только и ищет повода, чтобы навешать на кого-то все смертные грехи, а потом самому же и карать за это! По анархии соскучились? Неужели нельзя жить спокойно?
— Ой, сколько пафоса! Слезу пущу от умиления… Спокойно жить? А когда мы спокойно жили? — усмехнулся главный редактор, и стёкла его очков весело блеснули. — От этого вашего спокойствия народ постепенно в глину размягчается, спивается да в дураков превращается. Нашего мужичка не расшевелишь, пока не покажешь, кого можно по голове стукнуть и безнаказанным остаться. Тогда уж он разгуляется и пойдёт что-то дельное делать…
— В Стеньку Разина поиграть захотелось? Для чего? Так ведь тот же самый Стенька вон когда жил! Да и у него хотя бы цель была нормальная — сделать людям жизнь полегче… А у вас какая цель — стравливать и науськивать друг на друга?
В глазах главного редактора блеснула искорка интереса, и он охотно ответил:
— Да вас с «православными» и стравливать не надо — вы и так готовы порвать друг друга за одни лишь взгляды. А вашему любимому Стеньке, если историю читали, вовсе не народного блага хотелось, а в цари пролезть. Его призывы — всего лишь способ заманить под свои знамёна побольше простачков с косами и дубинами и направить их лбами закрытые ворота прошибать. Всё в истории гораздо проще и грубее — любые громкие слова и намерения это только ширма, прикрывающая обыкновенное скотское желание урвать кусок пожирнее и перегрызть горло тому, кто на него тоже рот разевает! Ничего за столетия не меняется, и других целей не бывает.
— Но мы же в цивилизованном обществе живём, можно уже и без убийств обойтись!
— Обойтись?! — Голос главного загрохотал по кабинету. Он, кажется, развеселился не на шутку. Видимо, я несколько оживил редакционную тишь да скуку. — Как обойтись, если взамен этого пока ничего не придумали? Грубая сила и напор — лишь они всё решали. Доброта и человеколюбие? Вздор, выдумка для слабых духом. Вариант убогого существования для тех, кто мог только отсиживаться в собственных ракушках… Тем же, кто убивал больше других, всегда доставались самые жирные куски и ордена на грудь. Потому что все знали на собственном опыте и на горьком опыте дедов, а не на разглагольствованиях таких вот утопистов, как вы, что по-настоящему новое лишь в муках да на крови рождается. То, что предлагаете вы, — это не прогресс, а как раз наоборот. Революцию последнюю вспомните — хоть и хиленький в итоге результат получился, зато как сознание у людей поменяла, а? То-то и оно!
— Революций вам захотелось! — пуще прежнего завёлся я. — Брата на брата натравить, полстраны в войнах перебить да голодом выморить, храмы свои же православные в свинарники превращать, а уж нас, евреев, и вовсе как собак на фонарных столбах вешать?!
— Ах, вот вы про что, — снова развеселился редактор. — Ну, с евреями проблем как будто нет. Живите себе на здоровье, вас и так тут раз-два и обчёлся. Не нравится — знаете, в какую дверь стучаться. — И тут же ехидно прибавил: — У нас, кажется, по конституции все национальности равны. Если эти национальности сами на конфликт не нарываются.
— Вы что, не понимаете или понять не хотите?! — окончательно разъярился я. — Да не в евреях дело! Мы как раз сегодня для определённого рода публики не цель, а только средство. Тому, кто задумал все эти провокации в городе, глубоко плевать и на евреев, и на русских. А что ему нужно — и дураку понятно!
