Джонатан Кэрролл - Кости Луны
Над рекой молча вились пчелы величиной с кофейную банку. Смеркалось, и водой овладевала тьма. Река стала коричневой, как хорошо выделанная кожа, и текла лениво, словно что-то сдерживало ее течение.
Я взяла Пепси за руку и подвела к кромке воды: — Приглядись как следует, Пепси, и ты увидишь там рыб. Сегодня мы поплаваем с ними.
Однако было слишком темно, чтобы разглядеть на глубине хоть что-нибудь. Я вовсе не хотела его пугать, но позабыла всю силу детской доверчивости, особенно когда речь о чудесном. Стоило ему подумать о ночном купании в сопровождении волшебных рыб, и лицо его озарила улыбка.
Я разделась, раскидывая одежду где попало. Пепси так торопился, что через пару секунд рукава и штанины сплелись в плотный узел ниже колен.
Звери терпеливо ждали, пока я помогу ему выпутаться. А затем первыми двинулись в воду. Держа Пепси за руку, я последовала за высоким горбом Марцио. Вода была холодной, но приятной. Я почувствовала под ногами гладкое илистое дно, между пальцев просочился ил. Пепси вздрогнул от холода и стиснул мою ладонь.
Рыбы в едином порыве поднялись нам навстречу. Их формы и расцветки были неописуемы. Можно было бы сказать, что эта похожа на фару с глазами, а та — на ключ с плавниками, но слова здесь лишние.
Мы глубоко ныряли и могли оставаться под водой сколько угодно — и Пепси тоже, хотя незадолго до этого он сказал, будто не знает, что такое плавать.
Животные были рядом и подолгу катали нас на своих спинах. Мы плавали наперегонки, ныряли и, развернувшись на месте, торопились обратно к старту. Я цепко держалась за шерсть волчицы и любовалась фосфоресцирующими следами рыб. Подводные кометы сбивались в стайки, порскали прочь и тут же возвращались.
Наконец ко мне подплыл мистер Трейси с первой Костью в зубах. Я взяла ее за горячие концы и резко надавила. Кость легко сломалась пополам, и я ощутила в руках энергетический разряд, словно пузырьки в стакане лимонада. Половинки оказались гораздо легче. На суше Кость была тяжелая и твердая, как камень, но в водной среде, где господствовала Луна, ее можно — и нужно — было разломить пополам, чтобы наша миссия имела успех.
Я подплыла к Пепси и жестом показала ему, чтоб он взял одну половинку; затем немного отплыла и развернулась к нему лицом. Подняв свою половинку над головой, я кивнула Пепси, чтобы он сделал то же самое. Когда он последовал моему примеру, между обломками Кости протянулась ровная дуга фиолетового света. Не было слышно даже характерного шипения статического электричества, как в генераторе Ван-де-Граафа[26]. Просто между половинками Кости бесшумно пульсировала неяркая фиолетовая дуга. Очень красиво и совсем не страшно.
Обсыхали мы прямо в одежде, у огня, принесенного Фелиной откуда-то издалека. Мистер Трейси вручил мне два обсидиановых ножа, и один я передала Пепси. Мальчик принял его и несколько раз воткнул в землю.
— Пепси, сегодня ночью мы должны вырезать себе костяные трости. Смотри на меня и делай так же.
Звери отступили во тьму, и мы занялись резьбой по Костям Луны. Время от времени я косилась на воду: все рыбы маячили у поверхности, не сводя с нас мерцающих глаз.
Пепси внимательно следил, что я делаю, и за несколько часов узнал о резьбе столько, сколько иной не узнает и за три жизни. Листья и оцелоты, человечек, похожий на Алвина Вильямса, поднятая женская рука с лягушками и камнями в ладони — непрерывный витой орнамент испещрял кривые белые трости по всей длине, переходя на конце в неровный край лунного диска.
Пламя бросало на наши занятые резьбой руки желто-оранжевые отсветы. Я то и дело поднимала взгляд убедиться, что Пепси все делает правильно, что он не порежется. При виде его личика, такого нахмуренного и сосредоточенного, сердце кувыркалось у меня в груди словно дельфин. Резкие морщины — пока лишь непрошеные гости — когда-нибудь пропишутся на его лице по праву, и он станет мужчиной. Тогда мы станем говорить как взрослые, и будет уже мой черед задавать слишком много вопросов и претендовать на его постоянное внимание. Меня грела мысль, что он будет мужчиной. И корежило при мысли о том, что от мальчика останутся только фотографии в семейных альбомах да маленькие, протертые до дыр джинсы, которые в конце концов пустят на тряпки для мытья окон.
Заканчивая вырезать гоночный автомобильчик, он ощутил мой взгляд — или мою грусть. Неожиданно подняв глаза, он поинтересовался, можно ли ему лизнуть свою трость, когда мы закончим.
— Это еще зачем?
— По виду она должна быть вкусная.
Я рассмеялась, сказала «да», и у меня отлегло от сердца. Пепси еще расти и расти.
Гонщик Лопес был жив. Я нашла в газете статью, где говорилось, что он сильно обожжен и находится в глубокой коме, подключенный к медицинской аппаратуре. Но он — жив. У меня никак не шли из головы гоночные автомобильчики, которые мы вырезали на наших рондуанских тростях.
Однажды в середине дня, сидя у окна с Мей, я вдруг представила себе больничную койку и неподвижную фигуру, спеленатую, словно мумия. Не доносилось ни звука, лишь тихо гудели аппараты жизнеобеспечения. Живой труп; я хорошо знала, кто это, и меня невольно передернуло. Я подумала о семье Лопеса, об их нынешней боли и неосуществимых надеждах на будущее. Не затянется ли такая жизнь на годы — вечное упование на милость прозрачных трубочек и желтых датчиков, отмечающих равномерную электроэнцефалограмму и изменение температуры тела на один градус?
Я подумала о Дэнни и попыталась представить свои ощущения, если бы на месте Лопеса был он, привязанный к жизни неосязаемыми электротоками с периодом в несколько секунд. Конечно, жизнь — бесценный дар, но смерть иногда тоже, причем даже в большей степени. Самым тихим шепотом я проговорила:
— Дай ему умереть.
Он умер на следующее утро.
5
Мы крепко сдружились с Элиотом Кильбертусом, потому что без конца сталкивались в подвальной прачечной-автомате. С одного взгляда было понятно, что он голубой, голубее не бывает. Левая бровь его зачастую горбилась островерхим домиком, а когда он говорил, его руки не знали ни секунды покоя, — но как он говорил!
— Я буквально шпионил за вами и вашим мужем, как только вы въехали. Вас зовут Каллен Джеймс, верно? А я Элиот Кильбертус. На самом деле меня зовут Клейтон Друри, но я сменил имя, когда мне было семь. Слишком похоже на «дурь» или «тру-ру-ру». Куда это годится, идти по жизни с именем, как у диккенсовского персонажа? Откуда у вас этот свитер?
— Из «Блумингдейла».
— Так я и думал. Дорогуша, покупать нужно только итальянское. Износу не будет.
