Джозеф Ле Фаню - «Дух мадам Краул» и другие таинственные истории
Произнеся это, он властно кивнул Питеру, который, почти не отдавая себе отчета в том, что делает, следовал за ним по пятам; они свернули в переулок вблизи старой католической капеллы — во времена Питера в конце переулка стояли развалины высокого каменного здания.
Как и все прочее в городе, эти руины преобразились. Грязные, обветшавшие стены оказались теперь безупречно ровными и отделанными штукатуркой с каменной крошкой; во всех окнах отливали холодным блеском стекла, на зеленой парадной двери висел отполированный медный молоток. Питер не знал, чему верить — глазам или памяти; но что видишь, тому и веришь, и Питер не мог оспорить реальность окружающего. Все хранившееся в памяти казалось образами из пьяного сна. Удивление и растерянность лишили Питера воли, и он безропотно подчинился превратностям выпавшего ему приключения.
Дверь открылась, офицер, сделав Питеру повелительный знак, вошел. Наш герой ступил за офицером в холл, где царила полная тьма и пришлось следовать за звуком шагов; оба молча поднялись по лестнице. В освещенных луной коридорах можно было разглядеть старые, темные панели на стенах и массивные дубовые перила. Питер вместе с хозяином миновали не одну лестничную площадку и закрытую дверь, но всюду было темно и тихо, как и полагается в столь поздний час.
Наконец они добрались до последнего этажа. Капитан немного помедлил у ближайшей двери и, с тяжким стоном отперев ее, вошел. Питер задержался у порога. В середине комнаты, спиной к пришедшим, стояла женщина в свободном белом одеянии, ее хрупкую фигуру окутывали черные распущенные волосы.
Приблизившись к ней, но не вплотную, офицер остановился и с сильным волнением в голосе произнес:
— Все то же, голубка… голубка моя! Все то же.
Тут женщина внезапно обернулась и жестом, выдававшим нежность и отчаяние, обняла офицера за шею; спина женщины вздрагивала — видимо, от бурных рыданий. Офицер молча прижимал даму к себе, а честный Питер, наблюдая эту загадочную — горестную и ласковую — встречу, ощутил странный холодок страха.
— Сегодня, сегодня… и потом десять лет… десять долгих лет… снова десять лет.
Эти слова повторяли вместе и офицер и дама; ее мелодичные испуганные причитания звучали в этом дуэте как летний ветерок, блуждающий в полночные часы среди руин. Затем мужской голос (в нем слышалась мука) проговорил:
— Мне одному держать ответ, до скончания веков, моя голубушка, мне одному.
И они возобновили свои тихие неутешные жалобы, похожие на доносящийся издалека плач.
Питер трясся от страха, но в то же время пребывал под действием таинственных чар; сильнейшее, всепоглощающее любопытство приковало его к месту.
Косой свет луны проникал в комнату; через окно Питеру были видны знакомые склоны парка, которые дремали под покровом мерцающего тумана. Питер смог также довольно хорошо рассмотреть обстановку комнаты: старое пухлое кресло, кровать с пологом, расположенную в нише вешалку, на которой висели форменная одежда и принадлежности. Разглядывая эти безобидные домашние предметы, наш герой несколько успокоился; к тому же ему до смерти хотелось увидеть лицо девушки, длинные волосы которой струились по эполету офицера.
Поэтому Питер, желая пробудить ее от горестных раздумий, кашлянул — сначала тихо, потом громче, — чем и добился своей цели: девушка обернулась, спутник ее — тоже, и оба, стоя рука об руку, в упор воззрились на Питера. Он подумал, что ни разу в жизни не видел таких странных огромных глаз; от их взгляда даже воздух вокруг, казалось, похолодел и сердце Питера застыло. В призрачных лицах этой пары читались бесконечное страдание и муки совести.
Если бы Питер выпил хоть на наперсток меньше виски, то он мог бы окончательно утратить самообладание при виде этих двоих: с каждой минутой в их фигурах замечалось все более приметное и пугающее несходство с обычным человеческим обликом, хотя, в чем именно оно состояло, определить было трудно.
— Что я должен делать? — запинаясь, выдавил Питер.
— Отнести на кладбище мое утерянное сокровище, — произнесла дама серебристым голосом, исполненным смертной муки.
При слове «сокровище» Питер, у которого по коже тек холодный пот и волосы шевелились от ужаса, воспрянул духом и решил, что богатство близко — нужно только взять себя в руки и суметь довести разговор до конца.
— А где, — выдохнул он, — оно спрятано?.. Где мне его искать?
Оба повернулись в дальний конец комнаты, где в окошко светила луна, и указали на подоконник, а офицер произнес:
— Здесь, под камнем.
Питер глубоко вздохнул, стер с лица испарину и приготовился шагнуть к окну, где, как он полагал, его ждала награда за перенесенный ужас. Но, взглянув на окошко пристальней, он обнаружил сидящую на подоконнике в лунных лучах полупрозрачную фигурку — это был новорожденный младенец, простиравший ручонки с такой ангельской улыбкой, какой Питер и представить себе не мог.
От этого зрелища, как ни странно, наш герой окончательно утратил мужество; он взглянул на стоявших с ним рядом мужчину и женщину и заметил на их обращенных к ребенку лицах кривые виноватые улыбки; он почувствовал себя так, будто вступил живым в пределы ада, и, содрогаясь, охваченный непреодолимым страхом, вскричал:
— Я не хочу ни говорить, ни иметь с вами ничего общего; я не знаю, кто вы и чего от меня хотите, но сию же минуту оставьте меня в покое, вы оба, заклинаю именем Господним.
При этих словах до слуха Питера донеслись странный шум и вздохи, он больше ничего не видел, его охватило своеобразное, не лишенное приятности чувство, какое возникает иной раз, когда засыпаешь, — оно напоминает медленное падение и завершается несильным толчком. За этим не последовало ни снов, ни каких-либо ощущений, пока Питер не пробудился, окоченевший от холода, меж двух куч старого хлама, под открытым небом, среди почерневших стен разрушенного дома.
Не стоит и упоминать, что деревня вновь приняла должный — ветхий и обшарпанный — облик, и сколько Питер ни оглядывался, вокруг не обнаружилось ни следа тех новшеств, которые так поразили его накануне ночью.
— Угу, угу, — кивнула, вынимая изо рта трубку, бабушка, когда он описал то, что видел с моста, — все верно; помню, когда я была еще девчонкой, такие вот белые домики стояли в садах по берегу реки. Там жили женатые солдаты и те, кому не хватило места в казармах, но этих домиков давным-давно уже нет. Господи, смилуйся над нами! — снова заговорила она, выслушав описание военной процессии. — Мне частенько приходилось видеть, как полк шел маршем в город; все бывало в точности так, как ты рассказываешь. О-хо-хо, душа болит, когда вспомнишь те времена; ничего не скажешь, хорошие были денечки. Но страшно даже подумать: выходит, тебе явился ночью призрак того артиллерийского полка? Упаси нас, Господи, от всякой напасти, это ведь он и был — чистая правда, как то, что я здесь сижу.
