Святослав Моисеенко - Последняя тайна Патриарха
Настя слушала, замирая сердцем, и с грустью думала: «А время вообще – самое драгоценное из того, что даровано нам – слабым и неразумным. Вспомнились сологубовские строчки:
Что Творцу твои страданья?
Кратче мига – сотни лет.
Вот – одно воспоминанье.
Вот – и памяти уж нет.
Никита, услыхав об Алтае, побледнел: вспомнил предсказание призрака покойного Алексия. Перехватило дыхание, и в затылок вонзились ледяные иголочки недоброго предчувствия…
А Владыка уже листал потрепанную записную книжку, затем набрал номер телефона и, после приветствий и расспросов о здоровье и делах, приступил в главному:
– Петро, ты бы мог помочь чадам моим духовным? А то они собираются в ваши Палестины… Трое… Да, нужна помощь, серьезная… Когда прибудут? Не сегодня-завтра. Да, я письмо напишу, там все объясню… Будь ласка! А уж я о твоих хворях помолюсь тут, по-стариковски, вдумчиво… Ну, Аннушке кланяйся…
Задумался Патриарх, глубоко так – было видно: душой он еще там, со старым боевым другом… но тянуть волынку не стал. Объяснил: куда ехать, к кому обращаться. Довольно долго говорил с Данилой наедине.
Никита с подругой вышли на крыльцо подышать морозным воздухом – от запаха трав и ладана уже начинала кружиться голова. Возле храма на паперти сидели двое нищих – чумазая старушка и какой-то мужичонка, скорчившийся в три погибели. Грязных лохмотьев на нем было наверчено – как листьев на капусте. Один лишь нос торчал из-под капюшона, опушенного драным мехом…
– А ежели тебя твои болячки так одолели, так войди в храм, целителю Пантелеймону помолись, попроси о здравии… – шамкая, увещевала бабка, на что бомж что-то неразборчиво бубнил, но с места не двигался. Перстень вдруг снова ожил, и Никита решил, что он дает сигнал к возвращению в покои… Как быстро человек придумывает обычное назначение для необычного. Но уж чем-чем, а таймером перстень не был…
Наконец, настала пора прощаться. Патриарх благословил ребят и строго-настрого наказал не самовольничать.
– Ну, с Богом, дети мои!
Ребята уже стали отходить от церкви, как вдруг Данила нахмурился и обернулся. А потом, скользнув взглядом по скрючившемуся бомжу, вдруг взмахнул рукой, останавливая проезжавшую машину. Все трое быстро сели внутрь, и старенькая лада лихо рванула. Краем глаза Никита только успел заметить, как нищий резко вскинул голову в их сторону… Под капюшоном остро блеснул напряженный взгляд.
Серафим долго смотрел им вслед. Глаза Патриарха были неподвижными, только внутренний свет наполнял их какой-то немыслимой силою. Старец думал… Перед его взором пролетали картины вероятного будущего этой троицы. Боже мой! Сколько же их, возможностей! Практически всё в этом мире зависит от каждого шага этих молодых и таких наивных ребят. Сколько дорог! Какую выбрать? Какая из них правильная? Как понять? Господи, дай сил, укрепи, помоги, направь…
Губы ещё шептали слова молитвы, а острый, как бритва, ум полководца уже принял решение. Серафим подошёл к столу и нажал кнопку интеркома:
– Братьев Николая и Василия ко мне. Срочно. И распечатки с камер слежения за последние два часа.
Тихий стук. Скрип двери. Вот они, братья – коренастые, плечистые. Живые, чуть насмешливые глаза, спокойная улыбка. Братья не только по духу, но и по плоти. Одному сорок пять, другому на год меньше – погодки. Оба служили в спецназе ГРУ, оба уволились в один день, и оба одновременно приняли монашеский постриг, во всём подражая Серафиму, во всём следуя по его пути. Владыка очень любил этих, отнюдь не смиренных духом, и таких непокорных братьев. Любил, как детей, балуя и наказывая, но всегда прощая. И они отвечали Патриарху глубокой любовью и беззаветной преданностью. Иноки не все одинаковые…
Вслед за братьями в кабинет проскользнула монашка, принеся стопку только что отпечатанных фотографий.
– Слушайте меня, дети мои. Слушайте и запоминайте. Нет ничего важнее того, что я вам поручаю сегодня и о чём прошу. Именно прошу, а не приказываю. Поскольку не вижу, каким будет ваш путь и итог. Не знаю даже, сумеете ли вернуться. Но очень надеюсь…
Лица братьев стали серьёзными. Так Святейший с ними не говорил никогда…
– Отправляю вас на Алтай. Вот фото трёх человек. Их жизни вы должны сохранить во что бы то ни стало. Любой ценой . Я не ограничиваю вас ни в чём. Отныне вы свободны в своих мыслях и поступках. Но от сего часа ваша жизнь и ваше дыхание подчинено одной только цели – защите хранителей Тайны. Благословляю вас, дети мои. Ступайте с Богом, и обязательно… возвращайтесь. Уповаю на это, как отец.
Вот и пусто в кабинете. Только настенные часы еле слышно отмеряют ход времени. Стремительного. Безжалостного.
Осталось ещё одно дело, один-единственный звонок.
Громкий гудок спутниковой связи бьёт по нервам. Ну, наконец-то…
– Здравствуй, генерал.
– И тебе долгих лет, Святейший…
Глава 9 Путь на восток
Данила отпустил машину возле дома, они поднялись в квартиру, где изнывал от тоски Трезор, мгновенно облизавший не успевшего увернуться хозяина. Сборы, как поётся, «были недолги», главное – надо было на кого-то оставить пса, который почуял разлуку и ходил за Данилой как потерянный, шумно вздыхая и то и дело принимаясь скулить. Через полчаса проблема решилась: пса согласился взять знакомый – «на недельку». Он оперативно заехал и забрал упиравшегося «меньшего брата». Врать грешно, а что было делать? Будущее представлялось туманным и «неделька» – ох! – могла сильно растянуться…
Идею Никиты добираться до Барнаула на его старенькой машине отмели как неприемлемую: «девятка» героя кавказских войн давно должна была находиться в розыске. Новенький джип Данилы показался прекрасным выходом из положения, и уже почти решили, что добираться будут своим ходом, как раздался звонок на мобильник «светлейшего князя». Незнакомый голос строго произнес:
– Я звоню по поручению Владыки. Вам надлежит быть в Домодедово через три часа. Стойте у табло вылета.
Данила задорно улыбнулся:
– Вот и эта проблема решена! Быстро собираемся и – в аэропорт!
Настя вздохнула. Ей, «столбовой москвичке» и профессорской дочке, непривычно было пускаться в дальний путь без чемоданов с нарядами и всякими мелочами, столь необходимыми светской барышне из хорошей семьи… Она собралась с духом – врать ох как не любила! – и позвонила матери. Кукольным голоском «капризной доченьки» прощебетала, что они с Никитой уезжают в Крым отдохнуть на пару недель. Мать находилась в очередном романе с модным художником и нисколько не обеспокоилась, – не до того ей было. Лишь тихо радовалась, в редкие минуты вспоминая о дочке, что та за Никитой как за каменной стеной. Правда, на женитьбу с детдомовским «вахлаком» не соглашалась ни в какую. «Всяк сверчок знай свой шесток»! Актрисы, хоть и «вольная богема», тоже «чваншами» и «снобками» бывают еще теми! А отец давно уже не интересовался жизнью семьи – погряз в своей науке, не вылезал из лаборатории и разъезжал по всяким симпозиумам. Да и можно ли было назвать семьей всю эту, довольно трафаретную, смесь беспорядочных измен и унылого равнодушия?
