Вячеслав Денисов - Забытые заживо
На границе между обжигающим песком и духотой кустарника остались трое, и один из них, врач, немного нервно заметил:
– Если вы оставите этот дурацкий кейс в покое, вы будете более полезны своему товарищу.
Ничего на это не ответив, но и не выпустив чемоданчик из рук, итальянец подсел поближе, выражая готовность помочь, как только представится случай.
– В вашем кейсе есть вода?
Воодушевленные голоса пассажиров и восхищенные возгласы женщин давно затихли. Поэтому вопрос прозвучал неожиданно громко. Но ответа на него не последовало.
– Вы меня слышите, любезный?
– В этом кейсе нет воды.
И итальянец подтянул чемоданчик еще, хотя ближе, казалось, уже некуда.
Поджав губы, доктор стал заворачивать рукав пиджака лежащего итальянца, чтобы еще раз нащупать пульс. Мешал рукав сорочки. Недолго думая, он рванул манжету, и обнаженная рука итальянца безвольно упала на песок.
На тыльной стороне предплечья, у самого локтевого сгиба, доктор заметил кровь. Схватив руку и, невзирая на протесты мешающего ему свидетеля, он повернул руку.
Это была не кровь. На руке полумертвого тучного итальянца красовалась мастерски выполненная красной тушью татуировка…
Кастель Гандольфо, июнь 2009-го…У перил перед открывающимся видом на западную сторону озера они стояли всего несколько минут. Они были здесь впервые, и этот волшебный провал вниз, словно провал во времени к долине рая, очаровал их суровым величием. Дорога от Рима к Кастель Гандольфо заняла всего полчаса. И сейчас, стоя на балконе, двое мужчин взирали на открывшийся простор, уже не раздумывая над тем, почему именно это место Папа выбрал для своего пребывания.
– Здесь сын Энея Асканио основал Альба Лонга, здесь родились Ромул и Рем… Франческо, мы стоим на месте, откуда началась земля латинская…
Сказав это, один из мужчин повернулся к своему спутнику. Оба они были полной противоположностью друг другу. Схожи они были разве что возрастом – обоим было не больше сорока и не меньше тридцати пяти, в остальном же, словно по остроумной задумке Господа, созданы они были как доказательство мысли о бесспорности единства духа вопреки разности внешнего. Восхитившийся местом, вселявшим в него благодать, был низок ростом, тучноват, словно набриолиненные, иссиня-черные волосы его были аккуратно зачесаны назад. На нем был костюм итальянского мастера, имя которого в данный момент не имеет значения, остроносые туфли и рубашка с распахнутым воротником, словно отрицающим само существования галстука. Глаза его, карие, живые, двигались медленно, но, казалось, захватывали все, словно фотографировали. Привычка держать руки сцепленными на животе, чуть приподнятый подбородок и отсутствие желания уподобляться человеку деловому выдавали его причастность к религии. То же самое можно было сказать и о втором, который был тем не менее более строг взглядом и руки держал на перилах. Когда нужда в этом исчезала, он засовывал их в карманы. Темный костюм его между тем не был черен, а голос не выглядел простуженным, как у первого, звучал как звук наполняемой вином чары – был спокоен и тих.
– В одна тысяча восемьсот семидесятом Италия лишила Ватикан имущества, и Папы перестали посещать Кастель Гандольфо, как приют для их душ. Но пятьдесят девять лет спустя Италия подписала конкордат со Святым Престолом, и один из его пунктов возвращал Кастель Гандольфо Ватикану. Папа Пий XII занимался там овцеводством, Павел VI именно здесь предстал пред Христом. Эти стены видели многое из того, что непозволительно видеть простым смертным.
– Прости, но не тебе мне это рассказывать, и не мне тебя слушать.
Его приятель понимающе улыбнулся.
– Да, а на гербе города не стрелы, пронзившие тело святого Себастьяна, – продолжил тот, кого назвали Франческо, – а олимпийские кольца. – В его голосе слышалось, что он тоже взволнован, и, быть может, даже больше первого, но что-то не позволяло ему мыслить спокойно и взвешенно. Быть может, разговор, который должен был вот-вот начаться.
Оба собирались заговорить снова, но вдруг голоса их прервались, и мужчины словно по команде опустились на колени и склонили головы.
– Встаньте, – услышали они, повиновались, но поднять головы не посмели.
Пройдя мимо, Папа встал и положил руки на перила…
Глава 7
Чем дальше в джунгли углублялся Макаров, тем хуже становилось ему. Лицо его блестело от пота, а губы, наоборот, ссохлись и потрескались. Сердце ухало, словно обрывалось и падало в колодец, обессиленные ноги почти не чувствовали земли. Он шел вслед за группой, спотыкался, останавливался, чтобы передохнуть, и шел дальше.
Звуки голосов странным образом присутствовали рядом. Иногда ему казалось, что они кружатся рядом с ним, как мотыльки. Сколько он прошел? Не может же остров быть бесконечным…
Он схватился рукой за дерево. Одна из веток с шипением шевельнулась, и он отдернул руку. Питон тигровой окраски толщиной с руку уползал прочь.
Сделав еще несколько шагов, Макаров рухнул на колени. Он вдруг испугался, что никогда не увидит Питера. Это было последнее, что связывало его с жизнью, наверное, поэтому он и вспомнил сына. Сердце как-то неуверенно стукнуло и затихло. В уши ворвался шум прибоя. Открыв рот, Макаров стал хватать воздух, как собака, как отключенный от кислородной подушки больной.
«Питер…»
Он упал лицом в траву и последнее, что запомнил в ушедшей от него жизни, было стремительное шевеленье лапками какого-то насекомого, пытающегося выбраться из-под его щеки…
Макаров вышел из дверей жизни и оказался в преддверии другого мира. В этом мире жили уродливые твари, совершенно голые, с деформированными признаками половой принадлежности, с желтыми глазами и осколками зубов во рту. Кто-то из тварей, капая слюной на его лицо, прижался пастью к его руке, но вдруг что-то случилось.
Твари – две или три их было, Макаров не мог считать, лежа на животе – вскочили на ноги и, сливаясь с листвой синюшными телами, беззвучно скрылись. Галлюцинации прекратились. Он был на пороге.
Макаров лежал и видел небо. Над ним проплывали облака, они были похожи на разбредшуюся по огромной голубой лужайке отару овец. Был бы он наполнен жизнью, он обязательно подумал бы о том, как это он видит небо, когда обращен к нему спиной.
А потом кошмар сменил тему. Боль пронзила правую руку Макарова.
И наступила тьма.
«Питер», – было последней его мыслью.
* * *Люди, с которыми последовал внутрь острова Питер, стояли напротив водопада и оглушенно молчали. Где-то по дороге вышло так, что все смешались. Первый класс… второй класс… Люди, следуя известным только им одним мотивам, разыскали друг друга в тропической глуши. Теперь у водопада, придавленные его великолепием, стояли шестнадцать или семнадцать человек. Поразивший их восторг был слишком велик для того, чтобы они говорили. Скала высотой с двенадцатиэтажный дом – блестящая от мороси скала, покрытая зеленой порослью, – по ней струился, разбиваясь о неровности и снова собираясь в единый поток, водопад. Он стремительно несся с высоты и с грохотом падал в подставленную чашу озера.
