Линкольн Чайлд - Танец на кладбище
— Да.
— Это тоже вещественное доказательство. Давайте его сюда.
Сунув руку в карман, Клайн вытащил смартфон и положил его на стол.
Д’Агоста оглядел кабинет. Один из сержантов снимал с черешневых стенных панелей картины, внимательно изучал их обратную сторону и складывал на пол. Другой брал книги с полок, тряс их, держа за корешок, и сваливал в кучу. Третий сдирал с пола дорогие ковры, осматривал изнанку и небрежно бросал в угол. Наблюдая за всем этим, д’Агоста тихо радовался, что закон не требует убирать за собой после обыска.
Из других кабинетов раздавался стук раскрываемых шкафов и выдвигаемых ящиков, шум и протестующие возгласы. Закончив с коврами, сержант занялся папками. Он открывал их, пролистывал документы и кидал папки на пол. Тот же, который снимал картины, теперь потрошил компьютеры, стоявшие на столе.
— Они мне нужны для работы, — сухо произнес Клайн.
— Сейчас они нужны мне. Надеюсь, вы сумеете их собрать.
Тут д’Агоста вспомнил совет Пендергаста.
— Вы не снимете галстук? — вежливо спросил он.
— Что? — нахмурился Клайн.
— Будьте добры.
Чуть поколебавшись, Клайн медленно поднял руку и ослабил галстук.
— А теперь расстегните, пожалуйста, верхнюю пуговицу рубашки и отогните воротничок.
— Зачем вам это, д’Агоста? — спросил Клайн, подчиняясь.
Лейтенант взглянул на тощую шею.
— Будьте любезны, вытащите этот шнурочек.
Клайн неохотно потянул за шнурок. И точно — на нем висела маленькая флешка.
— Я ее заберу, если не возражаете.
— Она зашифрована.
— И все же я ее возьму.
— Вы об этом пожалеете, лейтенант, — прошипел Клайн.
— Я вам ее верну, — пообещал д’Агоста, протягивая руку.
Сняв шнурок с шеи, Клайн положил флешку на стол рядом со смартфоном. Он продолжал сохранять прежнее хладнокровие. Только чуть порозовевшие щеки со следами от прыщей выдавали его истинные чувства.
Д’Агоста еще раз оглядел кабинет.
— Мы заберем кое-что из этих африканских масок и фигур.
— Зачем?
— Они могут иметь отношение к некоторым… э-э… экзотическим сторонам этого дела.
— Но, лейтенант, это очень ценные произведения искусства, — чуть запинаясь, произнес Клайн.
— Мы ничего не испортим.
Сержант, занимавшийся книгами, теперь демонтировал вентиляционные трубы, откручивая винты электроотверткой. Д’Агоста подошел к потайной комнате и открыл дверь. Но сегодня Чанси отсутствовал. Лейтенант посмотрел на Клайна.
— Сейф у вас есть?
— В другом кабинете.
— Не возражаете, если мы немного пройдемся?
В коридоре их взору предстали многочисленные сцены опустошения. Парни д’Агосты разбирали компьютеры, обыскивали шкафы, выдвигали ящики столов. Сотрудники столпились в холле, где рядом с ящиками для вещдоков выросла гора документов. Клайн покосился на весь этот разгром. Щеки его еще больше порозовели.
— Ваши ребята зовут вас Винни?
— Некоторые так называют.
— Так вот, Винни, похоже, у нас с вами есть общие знакомые.
— Не думаю.
— Особа, которую я имею в виду, не совсем моя знакомая. Но мне кажется, я ее хорошо знаю. Это Лаура Хейворд.
Д’Агосте потребовалось все его самообладание, чтобы не сбиться с шага.
— Видите ли, я заинтересовался этой вашей подружкой, вернее, бывшей подружкой. А что случилось? «Виагра» больше не действует?
Д’Агоста шел, глядя прямо перед собой.
— Мои источники утверждают, что вы по-прежнему очень близки. Она делает блестящую карьеру. Не исключено, что дослужится до комиссара полиции, если, конечно, будет играть по правилам…
Д’Агоста резко остановился.
— Вот что я вам скажу, мистер Клайн. Если вы вообразили, что можете угрожать капитану Хейворд или запугивать ее, вы жестоко ошиблись. Она раздавит вас, как таракана. А если и решит проявить милосердие, то я уж точно вам не спущу. А теперь, будьте любезны, покажите мне ваш сейф.
21
Нора вышла из вагона на остановке «Двести седьмая улица». Пройдя к северному концу платформы, она поднялась по ступенькам к месту пересечения трех улиц: Бродвея, Ишам и Западной Двести одиннадцатой. Ей еще ни разу не приходилось бывать в северной части Манхэттена, и она с любопытством оглядывалась по сторонам. Дома здесь были похожи на гарлемские: довоенной постройки, без лифтов, красивые и внушительные. Несколько таунхаусов и зданий из бурого песчаника, дешевые магазинчики, винные погребки и маникюрные салоны вперемежку с сомнительными ресторанчиками и булочными, торгующими серым хлебом. Где-то недалеко находился дом Дикмана — единственное голландское здание, сохранившееся на Манхэттене. Нора всегда мечтала погулять там с Биллом в солнечный выходной день.
Она быстро прогнала эту мысль из головы. Вынув листок, распечатанный на принтере — это была фотография, сделанная со спутника, с указанием названий улиц, — Нора определила свое местоположение и пошла по Ишам в сторону Симэн-авеню и заходящего солнца.
Перейдя через широкую и людную Симэн-авеню, Нора продолжила путь по асфальтовой дорожке мимо теннисных кортов и большой бейсбольной площадки. Потом она остановилась. Перед ней возник в полном смысле слова девственный лес. На карте Индиан-роуд пересекала северную часть Инвудского парка, доходя до небольшого безымянного поселения, которое, вероятно, и было Виллем. Дорожка, по которой шла Нора, была более прямой и, хотелось надеяться, более безопасной. Она пересекала поле и исчезала в темной чаще дубов и тюльпанных деревьев, отбрасывавших длинные тени на густой подлесок. Осенняя листва, переливавшаяся золотом и багрянцем, создавала впечатление неприступной стены. Нора слышала, что это был последний уголок дикой природы на Манхэттене, и то, что она увидела, в полной мере оправдывало эту характеристику.
Нора посмотрела на часы: половина шестого. Солнце уже садилось, и в воздухе разливалась вечерняя прохлада. Она сделала шаг и остановилась, нерешительно глядя на темную чащу. Прежде она никогда не бывала в Инвудском парке и не знала никого, кто там бывал, поэтому о его безопасности в темное время суток у нее были весьма смутные представления. Не здесь ли убили человека во время вечерней пробежки?
Нора упрямо стиснула зубы. Не для того она проделала весь этот путь, чтобы сейчас повернуть назад. Еще совсем светло. Нетерпеливо тряхнув головой, она решительно двинулась вперед, словно бросая вызов деревьям.
Уйдя вправо, дорожка обогнула небольшую лужайку и нырнула под сень огромных деревьев. Нора быстро шла, наступая на тени от больших сучьев. Гудронное покрытие с паутиной трещин, сквозь которые проросла трава, было залеплено опавшими листьями. С обеих сторон на дорожку наступали кусты. Нора прошла мимо газового фонаря, который в прошлом, вероятно, служил украшением парка, но сейчас обветшал и весь проржавел. Дубы и тюльпанные деревья, толщина стволов у которых достигала пяти футов, перемежались кизилом и китайским гингко. Кое-где из земли торчали острые камни, похожие на лезвия ножей.
Вскоре асфальтированная дорожка сменилась грунтовой, которая поднималась в гору, петляя между стволов. В просвете между деревьями Нора увидела крутой спуск к грязному приливному озеру, на котором шумели морские птицы. Их крики продолжали преследовать ее, даже когда она стала подниматься по извилистой тропинке, расшвыривая ногами горы опавших листьев.
Минут через пятнадцать она остановилась у старой полуразвалившейся стены. Шум Манхэттена почти затих, сменившись шорохом качающихся на ветру ветвей. Солнце уже закатилось, и в октябрьском небе разлилось оранжевое зарево. Становилось все холоднее. Нора посмотрела на деревья, на камни и небольшие озерца, оставшиеся здесь еще с ледникового периода. Казалось невероятным, что в таком густо населенном месте, как Манхэттен, могло сохраниться двести акров первозданного дремучего леса. Она знала, что где-то рядом находились развалины особняка Штраусов. Исидор Штраус был конгрессменом и совладельцем сети универсальных магазинов «Мэйси». После того как они с женой погибли при крушении «Титаника», их поместье в Инвудском парке было заброшено. Похоже, эта стена когда-то огораживала их владения.
Дорожка вела на запад, в сторону от того места, куда направлялась Нора. Сверившись с картой, она, чуть поколебавшись, решила идти напрямую через лес и, сойдя с тропинки, стала пробираться сквозь заросли.
Земля под ногами круто уходила вверх, ее поверхность была усеяна выходящими на поверхность гнейсами. Нора карабкалась по склону, хватаясь за кусты и торчащие из земли пеньки. Руки у нее стали мерзнуть, и она пожалела, что не взяла с собой перчатки. Споткнувшись, она упала на каменистую землю. С проклятием поднявшись на ноги, стряхнула с себя листья, подняла сумку и прислушалась. Ни перепархивания птиц, ни возни белок, только тихое дуновение ветра. В воздухе стоял запах палых листьев и влажной земли. Через минуту она двинулась дальше, все сильнее ощущая скрытую враждебность лесного безмолвия.
