Светлана Крушина - Тьма... и ее объятья
— Что ты с ним сделал?
— Слегка оглушил. Это ненадолго, скоро оклемается. Он уже сейчас, вероятно, пришел в себя.
— Он… сказал правду про тебя?
Повисла очень долгая пауза. Я напряженно сверлил взглядом затылок Кристиана и, затаив дыхание, ожидал ответа. Тот последовал только через минуту или две.
— Да.
Сердце мое будто взорвалось. Я закричал в гневе и страхе:
— Почему ты не сказал мне сразу?!
— Не хотел пугать…
— Не хотел пугать! — я чувствовал, что слезы потекли по щекам; но не знал, от чего плачу, от злости или от испуга. — Ты обманывал меня! И как теперь тебе верить? Как мне знать, что ты не обманул и в другом? Ты — такой же, как они!
— Не такой же, Илэр, — Кристиан по-прежнему не оборачивался.
— Да? И откуда мне знать, что ты не лжешь мне сейчас? И откуда, кстати, знать, что ты не причастен к убийству отца?!
Кристиан вздрогнул, машина чуть вильнула.
— Нет! Как ты мог подумать?! Адриен был моим другом, и я ни за что на свете не мог бы… Клянусь тебе жизнью моей дочери: я не причастен к его смерти. Я виноват разве что в том, что не отговорил его оставить исследования, пока было еще не слишком поздно.
И я как-то сразу ему поверил. Убедила меня не клятва, а интонация его голоса. Но я молчал, не зная, что сказать. Да если бы и знал, ничего не вышло бы: горло сдавил спазм…
— Ты можешь мне не верить, — продолжал Кристиан тем же напряженным тоном, — но ты вспомни, делал ли я когда-нибудь за все эти годы что-то, что могло пойти тебе во зло? Я толкнул тебя сегодня, но это было необходимостью.
Я по-прежнему не отвечал, и Кристиан тоже замолчал. Так, в молчании, мы и доехали до его дома. Я глотал слезы и тщетно пытался успокоиться. Вел я себя, и впрямь, как девчонка, но, видно, потрясение оказалось слишком сильно. Никак нельзя было ожидать подобного удара, после того, как мы с Кристианом столько лет общались! Меня так и подмывало спросить, знал ли отец об его истинной природе, но все же я решил приберечь этот вопрос на потом. Когда настанет это "потом", — и настанет ли вообще, — я не имел ни малейшего представления.
"Шевроле" мягко затормозил перед домом Кристиана, но я не спешил выходить. Дверца рядом со мной распахнулась, и Кристиан, нагнувшись, протянул мне руку. Я шарахнулся от него, как от черта, забившись в противоположный угол сиденья. Получилось это чисто инстинктивно. Кристиан ничего не сказал, только взглянул на меня с пониманием и глубокой печалью и отошел в сторону.
Выбравшись из «Шевроле», я увидел, что Кристиан разговаривал с полицейскими. Я совершенно забыл о них, а теперь подумал, что они, вероятно, сильно удивились, когда увидели, как меня выносят из дома, швыряют в машину, и после эта машина уносится прочь на бешеной скорости. Теперь они хотели получить объяснения. Я слышал краем уха, как Кристиан — сама невозмутимость, — рассказывает, что мне внезапно стало плохо, и он поспешил увести меня из дома. Глядя на меня, я думаю, легко было поверить в мое нездоровье. Меня все еще тошнило, и вообще я чувствовал себя неважно, а поэтому вид, полагаю, имел бледный. Так что полицейские вполне удовлетворились объяснением Кристиана и вернулись в машину.
При каждом шаге ушибленный бок отзывался болью, и я задумался, целы ли ребра? Ходьба потребовала от меня значительных усилий. Кристиан заметил это и снова протянул мне руку. Я хотел было и на этот раз отвергнуть помощь, но заглянул в его глаза и руку принял. В самом деле, пусть Кристиан хоть вампир, хоть черт из табакерки, но это обстоятельство ничуть не мешало ему быть рядом со мной пятнадцать лет. Так же как не мешало мне принимать от него советы и помощь.
— Больно? — спросил он вполголоса.
— Есть немного…
Добравшись до дивана, я с облегчением упал на него. Бок отозвался болезненным уколом, и я подумал, что будет довольно сложно освободиться от одежды. Кристиан на ходу сбросил пальто и оставил его в прихожей, затем присел рядом и принялся раздевать меня, словно маленького ребенка. Я попытался протестовать, но быстро понял, что самостоятельно даже свитер не сниму. Двигать правой рукой оказалось слишком больно.
Огромный синяк на правом боку наливался кровью и обещал в скором времени приобрести бордово-черный оттенок. "Ого", — вырвалось у Кристиана, и его ладони безжалостно надавили мне на ребра. Я взвыл.
— Спокойно, Илэр. Я хочу проверить, не сломаны ли ребра.
— Ты же не врач! — задохнулся я.
— Ничего, на это моих знаний хватит. Поднабрался опыту за столько-то лет.
Я хотел спросить, сколько именно лет ушло у него на приобретение подобного костоправного опыта, но не успел. Он вновь слегка нажал на мой бок, и этого хватило, чтобы я прикусил язык. В буквальном смысле. Вот уж не думал, что Кристиан может быть таким безжалостным и бесцеремонным. Впрочем, я много о нем не знал… как оказывается.
— Можешь не волноваться, — заявил, наконец, Кристиан. — Все ребра у тебя целы, просто ушиб. Посиди пока спокойно, я принесу мазь.
Он ушел, а я остался сидеть и думать. Я уже немного успокоился, и попытался проанализировать все, что услышал за последний час. Итак, я лицом к лицу столкнулся с одним из носферату. Который, к тому же, являлся не кем-нибудь, а главой клана. Значит, он обладает немалой силой: едва ли сообщество вампиров, таких, как описывал Кристиан, потерпело бы над собой слабака. Однако же, Кристиан сумел на некоторое время вывести этого носферату из игры. Хотя, по словам последнего же, потерял изрядную часть силы за последнее время. Получалось, что или, на самом деле, носферату все же не слишком силен, или Кристиан и в ослабленном состоянии намного превосходит его. А что могло его ослабить?.. И почему он вообще порвал со «своими»? Если, конечно, порвал… Все это были вопросы, на которые мог ответить только сам Кристиан. Я подумал, что ни за что не отстану от него, пока он не удовлетворит мое отнюдь не праздное любопытство. Кажется, предстояло еще одно откровение.
Боялся ли я Кристиана в тот момент? Нет, не боялся. Возможно потому, что привык к нему и считал родным человеком; кроме того, в его лице, знакомом и близком, не было ни единой нечеловеческой черты. Тогда как в лице Лючио, несмотря на всю его красоту, проскальзывало что-то глубоко мне чуждое. Да и не только мне, а всему человеческому роду. Я уже не говорю о том типе с кладбища, чьи мертвые глаза уж никак не могли принадлежать человеку.
Это безумие, подумал я. Сначала сказка и миф врываются в жизнь, круша стекла и трескучими автоматными очередями разрушая все, что было мне дорого, а теперь я оказываюсь затянутым в эту самую сказку по уши, а то и глубже. И ладно бы, в сказку добрую, так нет, с каждой минутой все страшнее и страшнее. Мне все еще казалось, что если я лягу и усну, то, когда проснусь, все будет по-прежнему. Мирно и обыденно. И только боль в боку напоминала, что никакой сон не спасет меня от действительности.
