Пётр Михеев - Правосудие в Руках
Тогда я решил, что мой долг – найти убийцу. Но у меня не было полномочий вести расследование. Тогда я попросил отца, чтобы он взялся за дело, а меня держал в курсе событий. Прошло несколько дней, но никаких улик не попадалось. В один день Лизабет позвонила мне, попросила, чтобы я переночевал у неё. Она хотела сказать мне что-то важное. А потом, как назло, пришёл отец, и попросил меня этой ночью остаться дома, толком не объяснив причину. Мы повздорили. Это естественно, что я выбрал Лизабет. Её новость действительно была важна – она ждала от меня ребёнка. А потом позвонил отец. Мы тогда уже спали, но что-то меня разбудило, хотя телефон был поставлен на бесшумный режим.
Он просил меня срочно приехать. Что-то важное узнал, связанное со мной. Я, ничего не подозревая, направился домой. А дома меня уже ждало тело ещё одного человека, жизнь которого я мог бы спасти, подумав о других, а не о себе. Я был жестоко наказан за свой эгоизм. В тот момент я забыл про всякую осторожность. Я подошёл к отцу, толкал его, пытался разбудить. Испачкавшись его кровью, я схватился за орудие убийства, валявшийся рядом – собственный пистолет отца. Я оставил много следов, из-за которых всё подозрение и пало на меня. А когда об убийстве Антона Алайва начало вещать телевидение, показывая и моё лицо, позвонил тот умник и сказал, что видел меня с убитой девочкой. Он как раз жил в том дому, рядом с которым мы периминулись: я, девочка и её настоящий убийца.
Всего этого было предостаточно. Они посадили меня за убийства, а я сел за то, что не предотвратил их.
Уран закончил свою речь. Он тяжело дышал, но, замолчав, сумел совладать с собой. Всё сказанное взволновало ещё больше, чем тогда, когда происходило. Андрей вслушивался в каждую мелочь, теперь же он стоял, анализируя услышанное:
- И ты так просто отказался от всего, особенно от беременной девушки? Ты ведь и её наказал. Она чуть не кончила жизнь самоубийством.
- Я абсолютно ничего не мог изменить, - чётко выговаривая каждое слово произнёс Уран. – Я с ней даже связаться не мог. А при тех обстоятельствах. Очень её понимаю, но всё же. Я убил в себе всё, всё мне стало безразлично. Был один случай…
Цикл II-X
Три года назад, ко мне в камеру привели нового заключённого. Я узнал его сразу. Помню его на суде - глаза, растерянные, лишённые жизненного огонька; низко опущенные плечи, не выдержавшие горя. Это был отец той девочки. Когда его ввели в камеру, выглядел он уже по-другому. Я понял, что им движет месть. Он тоже тотчас меня узнал, и злая радость блеснула на его лице. Тогда-то я и понял, что мой конец пришёл.
Весь день он молчал, ни с кем не разговаривал. В принципе, как и я. Но я знал, что это лишь затишье перед бурей. Что ночью всё изменится. Так и случилось. Я лежал на своей койке, равнодушный ко всему, терзаясь в собственной тюрьме моей души, и уже начал засыпать, когда вдруг что-то сдавило мне горло. Это были руки моего сокамерника, тяжёлые, цепкие и очень сильные. Он душил меня, но я даже не дёрнулся. Только шёпотом произнёс: «Я не убивал её».
Он резко отпустил свою хватку, воздух снова стал поступать в мои лёгкие. Я сел, потирая шею, уж слишком сильно он её сдавил. «Я слушаю», - хладнокровно спросил отец девочки, стоя надо мной как судья, в любой момент готовый озвучить свой вердикт. «Я виноват в смерти обоих, - сказал я, - но не я их убил. Я видел в ту ночь вашу дочь с каким-то человеком. Она плакала и просилась домой, но он вёл её куда-то, ни капли не сжалившись над ней. А я не обратил внимания и прошёл мимо. Вот и всё, что случилось. Я не верну вам дочь, и в этом я искренне прошу прощения, даже если не получу его. Поверьте, я уже достаточно наказан, вы даже представить не можете, какую ношу мне приходится нести. Если вы собираетесь убить меня – убивайте. Жизнь всё равно уже давно кончена для меня».
«Наказан… А за что мы были наказаны? – сорвавшимся голосом произнёс он. – Я, моя жена, дочь? Мы ведь ничего не сделали того, что было бы неправильно. Но в итоге, они обе умерли, а я остался один. Сначала убили дочку, жена держалась пять лет, но в итоге наложила на себя руки. Я не смог уберечь обоих, и всё из-за тебя! Я живу лишь тем, чтобы свершить правосудие и лишить тебя того, чего ты лишил моих девочек… И ты хочешь, чтоб я поверил, что не ты был убийцей?!»
«Вы можете верить во всё, что хотите. Весь мир считает, что я убил их. Я один знаю, что это не так. Но сейчас вам решать, какой будет история. Мне неважно. Я уже сказал, что можете забрать мою жизнь. Её и так уже нет».
Мой собеседник, в чьих руках была моя жизнь, сел на свою койку и схватился руками за голову. Я не знаю, поверил он мне или нет, но он ожидал совсем другой реакции от меня. Наверное, надеялся, чтобы я умолял не делать этого, рассказал бы всё подчистую. А вместо этого я заставил его сомневаться. Без уверенности в моих грехах он не мог совершить убийство.
«Я не так себе всё представлял, - наконец сказал он, - я несколько месяцев готовился к этой встрече. Сколько бессонных ночей провёл, размышляя, имею ли я право отнять твою жизнь или нет. И вот, теперь, когда всё готово, я не могу этого сделать, потому что ты совершенно не похож на него! Ты не похож на убийцу. Он всё ещё на свободе, спокойно разгуливает где-то и живёт, как будто ни в чём не бывало. А между тем, много жизней рушится, и ещё будет рушиться. И никто никогда не узнает, кто он, виновник всего, открывший ящик Пандоры… Человечество так жаждет справедливости и правосудия, но они всесильны только в идеальном мире. В реальном мире они сильны настолько, насколько силён человек, несущий их. Но беда в том, что редко найдёшь человека, добивающегося истинной справедливости, а не ложной».
Его слова врезались мне в память, но на самом деле я не слушал его. Он о чём-то рассуждал в своём монологе, но это скорее был крик помощи убитого горем человека. Только сейчас я немного понимаю его и его слова. А тогда я просто сидел на койке и проклинал себя ещё больше за то, что не сделал всё от меня зависевшее. Ведь он был прав – много жизней рухнуло. Взять хотя бы человека, исповедующегося передо мной. То, на что он был готов идти, говорило о том, каким счастливым он был до трагедии. Чем счастливее человек, тем опаснее он становится, если забрать его счастье.
«Я не имею права забирать твою жизнь, Уран Алайв, даже такую изломанную, как у меня, - он встал с койки. – Завтра ты меня тут не увидишь. Но ты единственный, кто будет знать секрет, созданный в этой камере. Тот человек, которым я был, будет существовать лишённым всякого смысла. Поэтому я его похороню здесь, в этой камере, а выйдет из неё совсем другой человек. Человек, несущий ложные справедливость и правосудие. Люди узнают моё новое имя – Макемаке, - и это имя будет повергать их в ужас».
