Олег Гладов - Смех Again
(Ниже — рисунок мотоцикла, сделанный шариковой ручкой)
Свадьбы & Похороны & Ж/Д
Тётя Радио есть почти в каждом плацкартном. Она вваливается в вагон с десятком сумочек-коробочек и с ходу просит уступить ей нижнее место. Даже если международный конгресс железнодорожников вынесет постановление, раз и навсегда демонтировать в поездах верхние полки, у Тёти Радио ВСЕГДА будет билет на боковое верхнее. И, конечно же, она попросит уступить ей место внизу. И, конечно же, скажет Большое Спасибо. Ну и, собственно, пол вагона попало. Потому что «Большое Спасибо» — это позывные, с которых Тётя Радио начинает своё вещание. Сейчас все узнают, что её зовут Тася (Люся, Валя), а она — как зовут тебя и всех остальных попутчиков. Сейчас никто — в том числе и проводник — не сможет скрыться от её пирожков и вареников. Тётя Радио не умолкает ни на минуту. Она говорит и говорит. О погоде. О родственниках. О ценах на картошку. О политике и рецептах.
Вряд ли такая Тётя сама это осознаёт, но она владеет пусть примитивными, но реально работающими приёмами эмоционального шантажа. Это позволяет ей втянуть в беседу всех, кто попадается на глаза. Способы защиты:
а) включить внутренние фильтры и уйти в медитацию;
б) включить музыку на полную громкость и скрыться за наушниками: Truth! Tell me the Truth! The Truth MOTHERFUCKER!!!
Не важен процент Правды в потоке информации, которую Тетя Радио выдаёт в эфир. Это никого не интересует. В поездах люди могут говорить всё что угодно. Кому придёт в голову проверять друг друга на детекторе лжи? Она может рассказывать о себе полный unreal, а все будут понимающе кивать головой. Она может рассказывать. Он может. Ты можешь. Почему не могу я? Могу. Ещё как могу.
Я в отпуске. Я проплатил аренду салона на два месяца вперёд. Я съехал со своей квартиры и перетащил все вещи на новую: в другой конец города. Мобильник мой звонит с периодичностью в десять минут. Я не поднимаю трубку.
Я прошёлся бритвой по лицу и убрал свой кибер-панк на башке под ноль. Я пошёл в банк и снял сейф на своё имя, в который положил всё своё оборудование и небольшой пакет из плотной бумаги.
Молодой клерк, чьё фото красовалось на стенде «лучший работник месяца», заполнил необходимые бумаги, заверил в надёжности охраны, конфиденциальности и объяснил, как пользоваться моим собственным сейфом.
— Вам всё понятно, Александр Борисович? — спросил он меня.
— Конечно, Пётр. Спасибо, — ответил я, пожимая его наманикюренную руку.
Как могла сложиться моя жизнь, назови меня родители Сашей? Не знаю. Спустя двадцать девять лет я сделал это сам. Я Александр Борисович Мишин. Я Сашка. Шурдос. Шурмапед. В моём личном сейфе, рядом с машинкой Micky Sharpz, иглами и краской, в плотном бумажном пакете — паспорт, военный билет и свидетельство о рождении другого меня. Того, который мучился в школе, представляя, как его дети станут носить отчество Артёмович.
Спокойно, Ракета Артёмовна. Я спасу тебя.
Как это? Сменить имя? Стать другим человеком?
Не навсегда, конечно. Просто попробовать. Не долго. Месяц? Два?
Такой по-своему экстремальный вид спорта. Которым я займусь в этом отпуске.
— Ну чё, Саня? — говорю я себе, выйдя из банка. — Поехали на вокзал?
В поезде мобильник вибрирует, издавая сигналы SOS. Новое текстовое сообщение.
Nu papulya! Nu chego tbI morozishsya: (
Voz'mi trubku. Nu pozhaluista, Pa: (
— читаю я на экране, отключаю питание телефона и прячу трубу на самое дно рюкзака. Всё. Папа занят. Ему некогда. Он умер.
В симферопольском плацкарте Тётя Радио по имени Валя говорит, что едет на свадьбу племянницы. Она всовывает всем в зубы пирожки с картошкой и, пока попутчики жуют, овладевает вниманием слушателей. Она только входит во вкус, тестируя новые уши на приём, и тут вступаю я. В отместку за то, что согнала меня с нижней полки, я рассказываю, что еду со свадьбы своего брата.
Тётя Радио говорит, невесту приедут забирать на двух лимузинах: в чёрном жених поедет в ЗАГС, а в белом её племянница-невеста. Праздновать будут в самом дорогом ресторане, а цветов одних только на две тыщи накупили…
Я говорю: а мой брат Дима за своей невестой Маринкой на самолёте прилетел. Нанял «кукурузник» на ближайшем аэродроме, залез туда со своими друзьями и прыгнул с парашютом. Прямо во двор к ней приземлился с букетом. А в ЗАГС они поехали на золочёной карете, запряжённой шестёркой белых лошадей. А с самолёта по сигналу сбросили лепестки пяти тысяч белых роз.
Тётю Радио никто не слушает. Все, открыв рот, слушают меня. И мне это нравится.
В Симферополе я сразу же покупаю билет до Воронежа. И уже через пару часов уступаю своё место Тёте Радио, которую зовут Светлана. Она раздаёт всем пирожки с рисом, говорит, что едет на похороны сестры, и тут вступаю я.
Я рассказываю, что ехал на свадьбу, а возвращаюсь с похорон. С двойных похорон. Мой брат Димка решил удивить всех и приземлиться прямо во двор невесты на парашюте. Он нанял «кукурузник» на ближайшем аэродроме и прыгнул над посёлком, где в доме родителей ждала, одетая в подвенечное платье, его красавица невеста Марина. Но парашют Димкин не раскрылся. Он упал через две хаты от запланированного места посадки.
Я говорю, что от него мало что осталось.
Я чувствую комок в горле и рассказываю о том, что Марина повесилась в тот же вечер. Чуть не рыдая, я говорю, что их обоих похоронили в свадебных одеждах, на холме за деревней, и сквозь слёзы вижу потрясённые лица попутчиков. Тётя Радио, прикрыв рот рукой, плачет на моей нижней полке. Проводник отказывается взять с меня деньги за постельное бельё и до Воронежа носит мне чай бесплатно.
И мне это нравится.
Свадьбы и похороны. Похороны и свадьбы.
Я меняю поезд за поездом. И меняю истории. Меняются слушающие меня люди. И я меняю маски.
Из Воронежа я ехал вдумчивым интеллектуалом. Молодым профессором философии, увлекающимся современной английской литературой. Нацепив на нос очки, я говорил: аутодидактический арт-терроризм. Я говорил: постмодернизм. Я говорил: макабрический пир духа, и две симпатичные студентки, будущие педагоги, слушали меня, широко раскрыв глаза и уши. Они называли меня Александр Борисович и жарко прижимались в душном тамбуре, куда я выходил покурить.
Профессор Александр Борисович. Такой же фальшивый, как и его стильные очки: вместо линз вставлено обычное стекло. Но студентки не могли этого знать и разрешали трогать их за попы.
И мне это нравилось.
В ночном вагоне, пока за окнами проносятся редкие фонари, а большинство пассажиров спят, бритый, как и я, под ноль, крендель с железными зубами рассказывает мне, что только что откинулся. То есть вышел из зоны. И я говорю ему, что моего братана Димку замели за гоп-стоп, суки, менты и отмудохали так, что он ссыт кровью.
