Григорий Чхартишвили - Кладбищенские истории
Еще одно оскопление, тоже акт оскорбленного благонравия, был свершен над крылатым ангелом (вернее, полуангелом-полусфинксом, потому что у ангела не бывает половых признаков, а у сфинкса не бывает крыльев), которым украшена могила Оскара Уайльда, место паломничества гомосексуалистов. По слухам, самые отчаянные из мужеложцев умудрялись вскарабкиваться на постамент и совокупляться с каменным чудищем, вследствие чего оно и было подвергнуто кастрации. Впрочем, паломников это не отвратило. Монумент весь испещрен отпечатками напомаженных губ, у подножия сложены груды любовных записок, адресованных Уайльду. Через сто лет после смерти Оскара любят куда более пылко, чем при жизни. Вот и получается, что plaisirs damour[8] иногда бывают подолговечней, чем chagrins d'amour[9],которые продолжаются всего лишь toutela vie[10],подумал я и прицелился фотокамерой в черного кота, пристроившегося слизнуть помаду с колена бедного сфинкса.
Когда, вернувшись в Москву, напечатал снимок, никакого кота там, разумеется, не было – лишь прозрачная тень на камне.
Дай мне поцеловать твои уста
Луны не видно в мертвом небе,
В зерцале черных вод, —
продекламировал Паша Леньков, высунувшись из укрытия и внимательно оглядев Аллею Иностранцев, Погибших За Францию.
Тихо, темно, пусто. Два с половиной часа назад ушел последний посетитель, сорок три минуты назад прошуршала поливалка, десять минут назад прокатил на велосипеде обходчик.
– Кротик, пора, – махнул Леньков напарнику. И снова процитировал из «спонсора», в последнее время образовалась у Паши такая привычка:
Семь звезд мерцают в мертвом небе,
Семь звезд в ночной воде.
Было время, когда третий этап работы повергал его тонко чувствующую душу в тоску и ужас. За несколько дней до операции Леньков терял аппетит и сон, начинал глотать успокоительные таблетки. Но потом что-то в нем переменилось. Нервная дрожь не ушла, но теперь это был скорее трепет экстаза, своего рода адреналиновая эйфория. Грудь раздувалась, вдыхая ночной кладбищенский воздух (о, ни на что не похожий аромат глухой тайны и нежити!), пульс делался звонким и дерганым, что твое пиццикато, а шаг пружинистым, невесомым. Одна беда: пребывая в этом состоянии, Паша делался невыносимо болтлив. Сам это чувствовал, но не мог с собой справиться.
До 89-го дивизьона добрались за пять минут, двигаясь параллельно Круговой аллее, где раз в полчаса, согласно инструкции, должен был проезжать кто-нибудь из ночной охраны.
Леньков драматическим шепотом читал монолог Саломеи в переводе Бальмонта. Напарник, как обычно, молчал, зорко поглядывая по сторонам.
Один раз из кустов, прямо под ноги, шмыгнула черная кошка, и Паша чуть не заорал, но Крот молниеносным движением дал ему локтем под дых, и вместо крика получился сдавленный всхлип.
Когда Леньков отдышался, были уже на месте.
Сфинкс был похож на огромного хищника, приготовившегося к прыжку. В свете фонаря памятник казался высеченным изо льда.
Паша приветствовал чудовище строчками гумилевского перевода:
Сфинкс восхитительный и томный,
Иди, у ног моих ложись,
Я буду гладить, точно рысь,
Твой мех пятнистый, мягкий, темный.
– Давай, – буркнул Крот, кладя на землю чехол с инструментами. Леньков снял рюкзак, стал вытаскивать тент из темно-серой парашютной ткани. В сложенном виде он был немногим больше обувной коробки, в разложенном же представлял собой светонепроницаемое полотнище размером три на четыре метра. Леньков помог его растянуть и закрепить, на этом Пашино непосредственное участие в операции, собственно, заканчивалось – с остальным Крот справится сам.
Леньков похлопал монстра по когтистой лапе. Пробормотал:
И я коснусь твоих когтей,
И я сожму твой хвост проворный.
Что обвился, как аспид черный,
Вкруг лапы бархатной твоей.
Думал в это время про лимон. Матка бозка, ЛИМОН! Вот что значит оптимизация производственного цикла. В начале своей некрофорусной карьеры, когда Паша был романтичен и неопытен, он действовал так: 1) разузнал про Артефакт; 2) добыл его; 3) ищешь клиента. Сколько замечательных вещей из-за этого дилетантизма ушло за бесценок! Стыдно вспомнить. Теперь дураков нет. Первый этап: поиск Артефакта; второй – выход на клиента; третий – изъятие; четвертый – сдача Артефакта по заранее обговоренному прайсу.
Плюсы такого алгоритма очевидны. Во-первых, вещь попадает не к перекупщику, а к человеку, которому она действительно нужна. Во-вторых, у клиента есть уверенность, что он получает аутентичный товар, а не подделку. При желании Паша предоставлял особую услугу – личное присутствие на третьем этапе (разумеется, за особую плату и под персональную ответственность заинтересованного лица). Пару раз находились чокнутые, которые не побоялись ни ночного кладбища, ни возможных последствий. Известно ведь, что самая распространенная разновидность страстных коллекционеров – психи с диагнозом.
Бизнес, мозгом и руководителем которого был Паша Леньков, процветал.
А начиналось так.
Девять лет назад, в самый мрачный период буйных девяностых, аспирант Института всемирной литературы окончательно понял, что светилом филологии он не станет – не от дефицита способностей, а потому что скоро загнется от стипендии в шесть у. е. и полной невозможности дополнительного заработка. Соученики один за другим переквалифицировались в челноков, банковских охранников, продавцов на мелкооптовом рынке, но Паша последовать их примеру не мог: физические данные не позволяли ему таскать мешки и ящики или часами торчать под снегом и дождем у дверей офиса. А еще было обидно. Без малого десятилетие потрачено на обучение профессии – заметьте, горячо любимой профессии. Что ж теперь, все знания в унитаз?
С утра до вечера, сидя в неотапливаемой институтской библиотеке, Паша ломал голову над тем, как соединить свое ремесло, полностью утратившее всякую актуальность, с хорошими деньгами. Где сегодня нужен специалист по истории литературы? Разве что в каких-нибудь зарубежных славистских кущах, но там и своих умников хватает.
Идея пришла в голову, когда аспиранта бросила невеста Мила. Сказала на прощанье: «Достало твое нытье», но Паша-то знал, что на самом деле ее достали паршивая комнатенка в коммунальной квартире и чай, завариваемый по два, а то и по три раза.
В первый момент Леньков хотел выброситься из окна, но не хватило сил отодрать рассохшуюся раму. Во второй момент, когда, всхлипывая, он представлял свои унылые похороны и мрак могилы, у него произошло сатори.
