Сьюзен Хилл - Женщина в черном
Содрогаясь от страшных мыслей, крутившихся в голове, я представил себе несчастных людей и животное, которым я ничем не мог помочь и которые медленно погружались в трясину и захлебывались водой и грязью. Я совершенно забыл о своих страхах и разыгравшемся воображении, которое тревожило меня всего несколько минут назад, и сосредоточился на дороге. Нужно было как можно скорее добраться до дома целым и невредимым. Вода поднялась уже достаточно высоко, но я лишь слышал ее журчание: туман был очень густым, а ночь — темной. Я облегченно вскрикнул, когда снова почувствовал твердую почву под ногами, и вскоре гравий затрещал у меня под ботинками. Спотыкаясь, я вслепую добрел до дома и нащупал дверь.
Позади меня, на болоте, снова воцарились тишина и спокойствие, как будто лошади и повозки не было и в помине. Только слышался слабый плеск воды.
Очутившись в доме, я добрел до стула, стоявшего в темной прихожей, сел на него, поджав ноги, закрыл лицо руками и разразился беспомощными рыданиями. Лишь в этот момент я полностью осознал, свидетелем какого происшествия я только что стал.
Не знаю, сколько времени я просидел там, объятый страхом и отчаянием. Но через некоторое время я сумел собраться с силами, встать и зажечь в доме все светильники, находившиеся в исправном состоянии. Они тускло светили, и в глубине души я прекрасно понимал, как невелика возможность, что неяркий свет от нескольких ламп будет виден сквозь туман, даже если кто-то и заметит вдали их слабый отблеск. Но я должен был хоть что-то предпринять, а ничего другого в голову мне не пришло. Завершив работу, я почувствовал себя немного лучше. Затем я стал рыться в сервантах, буфетах и кухонных шкафах, пока наконец в одном из них, в углу столовой, не нашел неоткупоренную бутылку бренди тридцатилетней выдержки. Я открыл ее, нашел стакан и щедро налил себе. Для человека, только что пережившего сильное потрясение, эта доза казалась вполне уместной, несмотря на то что с последнего приема пищи прошло уже несколько часов.
Судя по всему, миссис Драблоу не использовала эту комнату уже много лет. На мебели виднелся тонкий, белесый слой соли, которая висела в воздухе, а подсвечники и канделябры потускнели. Льняные скатерти были туго свернуты и местами пожелтели, хрусталь и фарфор покрылись пылью.
Я вернулся в одну из комнат, которая сохранила некое подобие домашнего уюта, хотя там тоже было холодно и пахло сыростью. Это оказалась малая столовая, располагавшаяся рядом с кухней. Я стал медленно пить бренди, пытаясь прийти в себя и понять, что мне делать дальше.
Но когда алкоголь подействовал и я немного успокоился, мои мысли пришли в полное смятение. Я разозлился и на мистера Бентли за то, что он послал меня сюда, и на свою глупую независимость и непроходимую тупость, и на то, что я пренебрег намеками и завуалированными предупреждениями местных жителей. Я жаждал, нет, скорее, молился о том, чтобы мне удалось поскорее вернуться в шумный и суматошный Лондон, оказаться среди друзей, просто среди знакомых мне людей и вновь увидеть Стеллу.
Я не мог спокойно сидеть в этом пустынном и вместе с тем пугающем старом доме, где чувствовал себя как в ловушке. Поэтому начал бродить из комнаты в комнату, брать в руки разные предметы, бессмысленно вертеть их и класть на место. Я поднялся по лестнице наверх, снова прошел через спальни с закрытыми ставнями, забрался по еще одной лестнице на чердак, заваленный старым хламом, без ковра на полу, без штор и ставен на высоких узких окнах.
Все двери были открыты, в комнатах — порядок, но холодно, пыльно, сыро и очень душно. Лишь одна дверь на втором этаже в конце коридора, где располагались еще три спальни, оказалась заперта. Снаружи я не нашел ни скважины, ни засова.
По какой-то неясной причине я разозлился на эту дверь. Я пнул ее ногой и яростно потряс за ручку, но затем оставил попытки открыть и спустился вниз. Пока я шел, мои шаги разносились по дому гулким эхом.
Через каждые несколько минут я подходил то к одному, то к другому окну и тер ладонью стекла, пытаясь рассмотреть, что за ними. Я стирал покрывавший их тонкий слой грязи, но не мог стереть морской туман, который стоял за окнами снаружи. Глядя на него, я видел, как он постоянно изменялся, как облака в небе, но не рассеивался, и не было никаких намеков на просвет.
Наконец я рухнул на плюшевый диван в просторной гостиной с высоким потолком, повернул голову к окну и, допив второй стакан выдержанного, ароматного бренди, предался грустным мыслям и жалости к самому себе. Мне уже не было холодно, я не чувствовал ни страха, ни тревоги. У меня вдруг возникло ощущение, что я оказался внутри кокона, который отгораживал меня от страшных событий, случившихся на болотах, и позволял расслабиться и ни о чем больше не думать. Это чувство оказалось таким же неуловимым, как туман за окном, но оно дарило умиротворение и негу и позволяло обрести если не покой, то по крайней мере облегчение после сильных переживаний.
В ушах у меня что-то непрерывно звенело и отдавало в голову. Резкий металлический звук был совсем близко и вместе с тем так далеко, что казалось, будто он колеблется и я сам раскачиваюсь в такт ему. Я пытался вырваться из окружавшей меня тьмы, подвижной и крутящейся вокруг меня, но земля уходила из-под ног. Я боялся поскользнуться и упасть, провалиться в ужасный водоворот, из которого доносилось эхо. Колокольчик продолжал звенеть. Я в замешательстве проснулся и увидел похожую на огромную тыкву луну, которая светила в окно с ясного черного неба.
Голова моя отяжелела, во рту было вязко и сухо, руки и ноги затекли. Я не знал, сколько времени проспал: несколько минут или несколько часов, ибо полностью утратил ощущение времени. Я попытался подняться и в этот момент осознал, что звон колокольчика вовсе не почудился мне в нервном и сумбурном сне. Это был реальный звук, который разносился по дому. Кто-то звонил в парадную дверь.
Я вышел из комнаты и направился в прихожую. Мои ноги, долгое время находившиеся в согнутом положении, одеревенели, колени подгибались. В этот момент я стал воскрешать в памяти недавние события и прежде всего с замирающим от ужаса сердцем вспомнил о происшествии с повозкой и о детском крике, разнесшемся над болотами. Зажженные мною лампы все еще горели. Я подумал, что, вероятно, их заметили, и распахнул входную дверь, продолжая вопреки всему надеяться увидеть на пороге крепких мужчин из поисковой группы, прибывших ко мне на помощь. Они не растеряются, выслушают меня, а потом увезут меня из этого места.
Но на посыпанной гравием дорожке в свете полной луны и горевшей в прихожей лампы стоял всего один человек, и это был Кеквик. Позади него виднелась повозка, запряженная лошадью. Все выглядело реально и обыденно, и казалось, с ними ничего не произошло. Воздух стал холодным и чистым, в небе сияли звезды. Болота выглядели тихими и спокойными и блестели серебром в лунном сиянии. Туман и облака рассеялись, а сырость почти не ощущалась. Перемена была настолько разительной, словно я очутился в совершенно другом мире и все случившееся — лишь дурной сон.
